Насколько нам известно, впервые жизнь на земле появилась в форме одиночных живых клеток. Из этих простейших начал развились все остальные жизненные формы. Сегодня земля кишит живыми организмами, составляющими совокупность растительного и животного царств. Все они — потомки тех маленьких, но очень важных первоначальных клеток, которые жили и умерли миллионы лет тому назад. Те же самые физические и химические законы, что контролировали жизненные процессы предшествующих форм, до сих пор управляют физиологией сложных животных современности. В психической сфере, как бы далеко она не отстояла от этих простейших начал, тоже сохранилось множество отпечатков древнего образа жизни, оказывающих свое влияние на позиции и привычки современного человека, хотя обычно он остается в полном неведении относительно их воздействия.

Растения и некоторые из самых примитивных животных организмов ведут неподвижный образ жизни. Однако постепенно развились и свободно передвигающиеся формы. Эта адаптация отмечает самый важный шаг в эволюции. Далее способность передвигаться в поисках пищи и по другим биологическим нуждам стала отличительной чертой животной жизни.

Поначалу свободно живущие организмы плавали по воле окружающих их течений; однако постепенно у них появилась возможность перемещаться вследствие собственной активности. Намного позднее развилась способность к целенаправленному передвижению. Но характер их поведения продолжал отличаться пассивностью и бездеятельностью, которые прерывались только в случае необходимости поиска пищи, опасности для жизни или вследствие проявления влечения к воспроизведению. Эти потребности действовали как стимулы к активности, которая сперва была не более чем механической или химической реакцией и только намного позднее стала достаточно дифференцированной для возникновения организованного рефлекса. На этой стадии пассивность была нормальным состоянием, активность — необычным.

Когда человек обнаружил, что условия жизни не адаптированы к его нуждам и необходимость защитить себя от голода толкает его на выполнение сложных задач, присущая всем организмам склонность к бездействию приобрела иной аспект. Из «естественного образа жизни» она превратилась в его случае в величайшую помеху выживанию. Борьба с собственной инертностью была самым тяжелым сражением человека в его истории.

Однако природа наделила как растения так и животных стремлением выжить во что бы то ни стало, называемым инстинктом самосохранения. Этот инстинкт отвечает за удовлетворение естественных нужд, обеспечивающих нормальное состояние и продолжение жизни организма. Эти нужды разделяются на два типа: потребность в утолении жажды и голода и необходимость защиты от неблагоприятных внешних условий, включая жару и холод, повреждения и заболевания, а также опасность от враждебно настроенных животных и людей. Для того чтобы человек мог отвечать этим фундаментальным требованиям, ему было необходимо преодолеть свою примитивную инертность.

Потребности в воде и пище, укрытии и защите от врагов настолько фундаментальны, что природа вознаграждает их удовлетворение ощущением блаженства. Голод и холод вызывают дискомфорт задолго до того, как возникает угроза самой жизни. Состояние сытости, ощущение тепла и защищенности от стихий доставляют величайшее удовольствие. Если бы это было не так, вряд ли человек и животные предприняли бы усилия для обеспечения благоприятных условий жизни, так как недоставало бы стимулов, необходимых для пробуждения от летаргии. Побуждающий к активности импульс не приводил бы к целенаправленному усилию по обеспечению еды и укрытия, если бы не управлялся фактическим неудобством или опасением дискомфорта. Этим определяется активность людей примитивной культуры. Без таких стимулов даже современному человеку может недостаточно инициативы, требуемой для преодоления летаргии и выполнения необходимой задачи, даже если разум подсказывает, что ее желательно выполнить.

В примитивных сообществах, где искра сознания едва тлеет и люди еще мало способны инициировать добровольные действия с целью улучшения своего положения, преодолеть внутреннюю лень их заставляет голод. В нашем обществе, во времена достатка и процветания, принято считать что первостепенной внутренней движущей силой служит сексуальность. Но это обусловлено лишь тем, что в результате организованной работы и разумного распределения достаточного количества продовольствия была снята безотлагательность давления голода. Подобные условия абсолютно неведомы народам примитивной культуры. Голод оказался строгим учителем, научившим человека возделывать поля и браться за многие утомительные дела, совершенно чуждые его естеству, которые не приносят немедленного удовлетворения, а лишь позволяют запастись продуктами, надобность в которых появится много позднее.

Для нас, как и для буддистов, олицетворением голода и жадности служит свинья, алчно пожирающая пишу. Однако в периоды голода эта человеческая потребность уже не представляется сознанию как собственный голод. В условиях крайней нужды образ свиньи, жадно набивающей свою утробу обильной едой, не может представлять внутренние ощущения и страдания. Голодающий человек ощущает, что его самого преследует и поедает демон, грызущий его внутренности и не дающий ему покоя. В народных сказках и мифах инстинкт голода при таких обстоятельствах изображается волком: голод, подобно прожорливому хищнику, крадется по земле и угрожает поглотить все живое. Но человек примитивной культуры не понимает, что этот волк, которого он любой ценой должен «не подпустить к своей двери», в действительности является его собственным неудовлетворенным инстинктом, видимым в противоположной или проецированной форме. Когда голод уже не служит дружеским напоминанием, что пришло время принятия пищи, а из-за крайней нужды становится абсолютно безотлагательным, тогда инстинкт проявляется во всей ярости и мощи безличной силы. Он либо пожирает человека, и тот лишается сил и умирает, либо пронизывает его душу, и человеком овладевает демон, превращая его в хищного зверя, способного на крайнюю жестокость в поисках пищи.

Это двойственное лицо голода поразительно отображено в легендах и народных обычаях во всех уголках земли. Некоторые из этих обычаев связаны с мобилизацией энергии всего племени и с нацеливанием ее на охоту: например, танец медведя у американских индейцев. В других случаях танец предназначен вызвать магическую силу, способную загипнотизировать оленя так, чтобы он позволил заманить себя в ловушку, либо же магия может быть использована для того, чтобы заставить стада остаться на близлежащих пастбищах и не позволить им уйти в отдаленные районы. Или, если выслеживаемое животное опасно, магический ритуал должен успокоить его и убедить, что человек убивает своего «брата» только по необходимости, и тогда зверь не нападет на охотника и не разорвет его.

Самые ранние религиозные церемониалы народов, занимающихся сельским хозяйством, — это ритуалы и магические обряды, связанные с севом и сбором урожая. Фрэзер описал многие из них, распространенные в районе Средиземноморья, в Греции, Центральной Европе, Франции и на Британских островах, а также у индейцев обеих Америк, в Африке, на островах Тихого океана и в Индии. У всех этих народов зерно, т.е. зерновые — пшеница, ячмень или овес в Европе, кукуруза в Америке и рис в Индии и других восточных странах — почти повсеместно считалось божеством. Во многих местах оно персонифицировалось как Мать; вполне естественное представление, ибо как мать является источником первой пищи младенца, так и зерно служит основой хлеба для человека.

В одних случаях Матерью считали сам колос пшеницы, в других боготворили облаченный в женскую одежду сноп колосьев. В Перу кукурузный початок (маис) одевали в богатое платье и называли Zara-Mamo, как Мать он обладал способностью родить и выращивать маис. В Древней Греции богиней зерна и Матерью Землей была Деметра. Ее дочь Персефона, проводившая каждый год в подземном царстве три месяца, на протяжении которых поля стояли голыми, и девять месяцев на земле — период, соответствующий сезону выращивания зерновых — также олицетворяла пшеницу. На изваяниях матери с дочерью их обеих можно видеть с пшеничным венком на голове и со снопом колосьев, а иногда с одним колосом пшеницы в руках.

Однако в некоторых областях Германии и славянских странах дух зерна представляет не утоленный аппетит и обилие, а голод и крайнюю нужду. У народов этих районов считается, что когда весенний ветер колышет поля, то это не свинья шелестит колосьями, а волк. Они предостерегают своих детей не ходить на поля за цветами, «иначе волк съест вас».В этих местностях жнецы очень стараются «поймать волка», ибо если он убежит — в стране наступит голод. Иногда этого волка представляет горсть колосьев с особенно длинными стеблями, иногда человек, выбираемый по причине какого-либо специфического жеста или действия. Затем этого человека одевают в волчью шкуру и ведут на веревке в деревню. В других местах говорят, что волк убит, когда пшеница обмолочена. В древние времена человека, представляющего волка, убивали на самом деле. Позднее убийства разыгрывались в лицах в ритуальной драме или же человека заменяли символической фигурой, например, чучелом или булкой хлеба, формой напоминающей человека.

Иногда роль духа зерна по имени «волк», вместо животного или человека, играет последний связанный во время жатвы сноп. Этот сноп не молотят, его перевязывают, а иногда обворачивают волчьей шкурой и хранят в амбаре всю зиму. За его «здоровьем» тщательно следят, дабы сохранить всю его силу. Весной зерно с этого снопа перемешивают с посевным зерном и высеивают. Если из-за крайней нужды или по оплошности этот особый запас будет съеден, то волк отомстит крестьянину. Он не наделит способностью расти следующий посев; урожай не вызреет и наступит голод.

Эти обычаи и верования отражают большие трудности, испытанные человеком при попытках сохранять достаточное количество зерна для посева. Это было особенно сложно, когда урожай оказывался слишком скудным и зерна не хватало для утоления голода крестьянина на протяжении долгих зимних месяцев в условиях северного климата. Несомненно, последний сноп — волк — должен был храниться в амбаре всю зиму для того, чтобы на весну осталось посевное зерно. Этот урок был одним из самых тяжелых, среди тех, что человеку пришлось усвоить на протяжении перехода от собирательства пищи к культуре выращивания продуктов питания, так как инстинкт, естественно, подталкивал его к утолению голода, заставлял съедать всю имеющуюся в наличии еду. Верование в то, что последний сноп содержал дух или даже действительно являлся пшеничным волком, — это единственное, что сдерживало его. Ибо если бы семенное зерно было съедено, то тогда волк голода действительно оказался бы выпущенным на волю на его земле.

Эти легенды и обычаи, окружающие дух зерна, представляют два аспекта стремления человека разрешить проблему потребности в пище. С одной стороны, он пытается контролировать природу и таким образом расширить источник пополнения припасов. С другой стороны, он решает задачу управления своим собственным естеством. К собственной врожденной лености и инертности добавляется его непреодолимое влечение утолить сиюминутный голод, невзирая на последствия. Если бы человек действительно осознавал последствия съедения всего сразу, то так бы не поступал. Но поскольку муки сегодняшнего голода безотлагательны и неотвратимы, а переживание голода завтрашнего далеко, то человек может представить его лишь как жалкое подобие сегодняшних страданий. Поэтому представитель примитивной культуры — так же, как первобытный человек в современном индивиде — не желает задумываться над законом причины и следствия. Он предпочитает поступать, руководствуясь изречением: «Давайте есть и пить; ведь завтра мы умрем».

Если основную опасность человека-охотника составляла свирепость животных, а также непредсказуемое появление и исчезновение дичи, то главными врагами человека-земледельца стали лень и жадность. Ибо когда группа людей впервые собирает урожай и получает большое количество еды, естественной реакцией является желание немедленно устроить пир. На современных праздниках сбора урожая поступают аналогичным образом. Будучи благодарением Дарителю урожая, этот праздник одновременно служит удобным случаем устроить пиршество, где отметается привычное сдерживание чувственных излишеств. Но человек примитивной культуры не только пирует; он к тому же разбрасывает и уничтожает то, что не может съесть. Затем, когда все разбазарено, неизбежно следует нужда, ибо в чисто сельскохозяйственной общине нет никакой иной возможности восполнить запасы продуктов до следующего урожая.

Эта стадия проблемы, с вытекающей необходимостью дальнейшего психологического развития, отображена в древней фригийской легенде о духе зерна. В ней говорится, что Литиерс, сын царя Мидаса (такого же обладателя несметного богатства, как Плутон в мифе о Персефоне), был жнецом пшеницы. У него был непомерный аппетит, ибо как незаконнорожденный сын он представлял теневую сторону или противоположный, бессознательный аспект своего отца. Мидас. его отец, представляет богатство и достаток, а незаконнорожденный сын, не наследник и изгой в семье, неизбежно наделен всеми отрицательными аспектами, которых избегает «сын и наследник». Таким образом, Литиерс — это подлинное олицетворение ненасытной жадности. Он промотал и разбазарил все накопленное отцом богатство.

Эта легенда особенно поучительна, так как дает ключ к современной проблеме сына, ощущающего себя отвергнутым отцом. Он может быть законнорожденным, однако, если по какой-либо причине ощущает, что один или оба родителя не вполне приемлют его (в случае мальчика это чаще всего отец, а в случае девочки — мать), то скорее всего он будет бессознательно реагировать так, как Литиерс из легенды. Такой сын сосредоточится на матери, он будет мягок и будет потворствовать своим желаниям. Он зачастую оказывается очень тучным, ленивым, требовательным и ужасно ревнивым по отношению к любому сопернику, трудолюбие и самодисциплина которого награждаются собственной независимостью и одобрением отца, а возможно, и всего мира. Ибо отрицательное или дефективное отношение мальчика к отцу неизбежно затрудняет развитие мужских достоинств в нем, и он рискует остаться «маменькиным сынком». Если девочка ощущает нелюбовь со стороны матери, то она сосредоточится на отце и разовьет в себе мужские качества, характерные для анимуса. Она может сделать карьеру в мире, а в более серьезных случаях, когда причиненный ущерб значительнее, может стать своевольной и озлобленной женщиной, внешне самоуверенной и властной, а в душе страдающей от чувства неполноценности и неуверенности в женских делах. Она не может себе представить, что будет привлекательной для мужчин и вполне возможно, что мужчины действительно сторонятся ее, отпугиваемые ее острым и злым языком.

В легенде Литиерс гордился своей силой и, тем не менее, вынужден был убеждать и себя и мир повторными победами. Обычно в период жатвы он завлекал какого-нибудь незнакомца на пшеничное поле и предлагал соревнование: кто больше выжнет. Соревнования такого рода до сих пор устраиваются во многих местностях. Однако, если сегодня это просто игра, в древние времена и в легенде к этим состязаниям относились серьезнее, ибо они могли заканчиваться зловеще. Литиерс, человек с непомерным аппетитом, всегда выигрывал. После чего он увязывал своего соперника в сноп пшеницы и обезглавливал.

Эта легенда относится к началу сельскохозяйственной стадии цивилизации, когда человек научился выращивать урожай, но управлять своим аппетитом еще не умел. Его инстинкт был компульсивен и ни в коей мере не подвергался контролю или модификации со стороны разума. Пробуждаясь, инстинкт завладевал всем полем сознания. Никаких других соображений не существовало; для человека на этой стадии психологического развития, когда инстинкт побуждает к действию, все иное забывается. Именно это инстинктивное свойство и представляет Литиерс. Он — естественный человек, сильный, здоровый и гордый. Легенда гласит, что вплоть до встречи с Геркулесом никто не смог одолеть его.

Приглашенный помочь в жатве незнакомец представляет собой новую позицию, аспект, который начал развиваться в людях того времени — зачаток самодисциплины. Однако этот новый человек все еще не знаком с проблемами, которые появились с возделыванием полей и выращиванием урожая. У него есть голова, он стал думать, осознавать закон причины и следствия, но голова еще не очень прочно сидит на плечах, ибо соревнование всегда выигрывает Литиерс (внутренний инстинктивный человек), а незнакомец (новое осознание в человеке) теряет голову. Аппетит побеждает, и урожай, вероятно, съедается во время пиршества. Прежде чем снова наступит пора сева, в деревне начнется голод.

Эта повторяющаяся борьба долгое время продолжалась без особых изменений. Затем на сцене появился Геркулес и, увидев, в насколько затруднительном положении находится деревня, решил жать вместе с Литиерсом. Он вышел на поле и вызвался участвовать в соревновании. Соперники жали бок о бок, и произошло нечто ранее никогда не виданное. Геркулес обогнал Литиерса и выиграл. Затем он завязал Литиерса в сноп, что так часто проделывал сам Литиерс с другими, убил его, а тело выбросил в реку. То есть инстинктивный фактор был возвращен в глубины бессознательного, аналогично тому, как сегодня жадность чаще подавляется, чем трансформируется.

Сознание было слишком слабо, чтобы победить инстинкт, заставляющий человека есть до тех пор, пока остается какая-либо еда: по сравнению с силой требований желудка, влияние головы слишком ничтожно. Но в конце концов появляется Геркулес, солнечный герой, способный усмирить тиранствующий аппетит. Ибо он представляет божественную искру сознания, солнце в человеке, позволяющее ему предпринять усилие, необходимое для преодоления векового господства биологического влечения. Таким образом, осуществляется следующий шаг в процессе трансформации инстинкта.

Когда место собирательства и охоты заняло сельское хозяйство, человек стал жить более многочисленными группами. Для облегчения защиты полей и домашних животных организовывались постоянные поселения. В результате человеческие взаимоотношения стали играть большую роль в жизни каждого индивида. Вдобавок, возделывание полей и сбор урожая как общественные мероприятия были успешными, и значение проблем взаимоотношения опять же возросло. Это привело к возникновению обычаев, предназначенных сдерживать инстинктивную жадность человека. По сей день большинство наших правил хорошего тона основываются на необходимости сдерживать собственный эгоизм и себялюбие: например, согласно культуре застолья, прежде чем приняться за еду, следует убедиться в том, что другим достались лучшие куски, и т.д.

Кажется, что если бы других средств обуздания инстинкта не существовало, повторяющиеся откаты к варварству были бы неизбежными. Однако с самого начала действовал еще и второй фактор, а именно: представление человека о том, что его пища исходит от богов и что запас продовольствия лишь в незначительной мере зависит от него самого. Это давало надежду, что по воле богов в человеческой сущности может произойти реальная перемена. Ибо религиозные обряды впервые научили человека преодолевать свою инертность, а в результате поклонения духу зерна, а позднее богу или богине урожая, помогли высвободить энергию, замкнутую на немедленном удовлетворении инстинкта. Добившись этого высвобождения, человек стал творчески подходить к божеству, на которое переключилось освободившееся либидо. Религиозные обряды стали более сложными и содержательными, а храмы и образы богов — более прекрасными. Под влиянием религиозной установки проявляющееся в инстинктах либидо претерпело перемену. Оно перестало быть привязанным к психике и постепенно перешло к ней на службу.

Религиозные обряды и народные обычаи, связанные с удовлетворением голода, появились спонтанно. Они не были задуманы намеренно, а зародились сами по себе, как наивные выражения инстинктивного представления человека о «природе вещей». Это означает, что в своих действиях, связанных с магией, человек лишь следовал интуитивному пониманию древних, архетипических образов, возникающих в бессознательном. Фактически эти обычаи связаны не с божеством или демоном, обитающим в пшенице, и даже не с живым духом зерна, а с неизвестным фактором в рамках психики человека. В связи с тем, что сам человек совершенно об этом не подозревал, бессознательное содержание, активированное необходимостью сделать что-то в связи с потребностью в пище, проецировалось на внешнюю ситуацию, где воспринималось как зародившееся во внешнем мире. Чтобы человек научился преодолевать регрессивные тенденции и инертность и мог прогрессировать не только в сельскохозяйственной науке, но и в психологическом развитии, он должен был отыскать способ прийти к согласию с этим неизвестным демоническим фактором.

Только спустя многие столетия в человеческом сознании созрела идея: его магия не оказывает никакого реального воздействия на порядок вещей во внешнем мире, а влияет на демоническую силу, проистекающую из глубин его собственной психики. Молитвы богам затрагивают внутреннюю установку просителя и возникающая в результате перемена его собственной позиции может изменить облик мира и ход событий. Но эта «вера» — продукт психологического инсайта, обретаемого лишь на значительно более поздней стадии исторического развития.

Так осуществилось постепенное изменение точки зрения. Демонический фактор, рассматриваемый теперь как выражение инстинктивного побуждения человека, ранее проецировался на объект, ибо человек недостаточно осознавал его существование в самом себе. Едва ли стоит говорить, что процесс освобождения человека от своих внутренних компульсивных влечений до сих пор находится только на начальной стадии. У различных индивидов этот процесс существенно варьирует. Одни едва распознают субъективный фактор в своей страстной любви и ненависти, тогда как другие, хотя их и немного, осознают его в большей мере и потому более независимы от компульсивных затруднительных положений.

Современный человек стремится охватить сознательным разумом всю жизнь и обнаруживает, что иррациональная жизненная сила не преодолена, а лишь отступила в бессознательное, и из этой скрытой твердыни оказывает мощное, часто губительное влияние на его жизнь. Сила примитивной алчности человека прорывается в захватнических войнах и проявляется в безнравственных деловых поступках, тогда как исключительная занятость внешними удовольствиями приводит к тому, что его душа изнемогает от голода (духовный голод). Ибо человек не может жить удовлетворенным, не может ощущать себя единым целым, если он не пребывает в гармонии с бессознательными корнями своего естества. Но как же он может быть заодно с самим собой, если в его бессознательном продолжают властвовать первобытные импульсы неукрощенного инстинкта? Все это происходит потому, что поддерживаемые нами идеалы не отображают истину в отношении человечества, а олицетворяемые ими надежды мира и прогресса постоянно ускользают от нас. Тем не менее, мы боимся признать этот очевидный факт и ослабить наши усилия по самосовершенствованию, дабы снова не погрузиться в хаос и варварство.

Возможно, человечеству не следует бояться. Ибо в конечном счете первоначальный импульс к психологическому развитию и эволюции сознания пришел не от сознательного эго (которое является результатом, а не первопричиной развития), а из внутренних бессознательных источников жизни человека. Поэтому неудивительно, что его возрождение тоже следует искать в бессознательном, где жизненные процессы проявляются сейчас, как и на протяжении всей истории человечества, в символической форме.

С помощью изучения этой малоизвестной части человеческой психики можно распознать и понять символы, самопроизвольно всплывающие из сокровенных глубин естества индивида в сновидении или фантазии. Таким способом человека можно примирить с его другой стороной, потому что символы сновидения лично для него имеют такую же ценность, как организованные символы религиозного ритуала для его предков. Сосредоточенная работа и внимание, уделяемое сновидениям, оказывает глубокое влияние на внутренние примитивные импульсы. Ибо сами символы воспроизводят древнюю, постоянно возобновляющуюся драму духовного возрождения или трансформации. Когда современный человек переживет эту внутреннюю драму, правильно ее поймет и надлежащим образом отреагирует на нее, он сможет достичь психического здоровья и внутренней зрелости точно так же, как их обретали предшественники посредством эмоционального соучастия в символической драме религиозного ритуала.