Инстинкт самосохранения оберегает жизнь и обеспечивает благополучие индивида: благосостоянию расы аналогичным образом служит инстинкт сохранения расы. Однако этот инстинкт действует не в самой расе, как едином целом, а в составляющих ее индивидах. В то же самое время в связи с тем, что существование расы предшествует жизни текущего поколения и будет продолжаться еще долгое время после его смерти, как сущность раса представляет собой нечто большее суммы жизней ее живых составляющих. Вследствие этого импульс, обеспечивающий продолжение существования расы, будет функционировать независимо от своекорыстия индивида. Он может вредить его личным интересам и даже погубить его. Таким образом, иногда возможно противостояние двух мощных импульсов, оберегающих жизнь.
Такой конфликт очевиден в условиях естественного состояния, когда инстинкты обладают полной властью. Всякий раз при пробуждении инстинкт сохранения рода берет верх над инстинктом самосохранения отдельной особи. Замечено, что поврежденное или пораженное болезнью плодовое дерево может принести невиданный урожай. Когда его жизнь оказывается под угрозой, дерево дает больше плодов, чем прежде, невзирая на то, что растрачиваются жизненные энергии, необходимые для восстановления. В результате аналогичной реакции увеличивается число пчел в улье, когда пчелиной семье грозит нехватка пиши. Похоже, что природа в большей степени беспокоится о сохранении рода и в меньшей — о благосостоянии отдельной особи.
Однако, когда в результате активного вмешательства индивидов, отличающихся самосознанием, изначальные условия модифицируются, естественный ход событий нарушается. Так, люди часто стремятся сохранить собственную жизнь даже в ущерб интересам коллективной жизни расы. Когда на сцене появляется эго-сознание и в результате психической трансформации инстинкты частично теряют свой компульсивный характер, порядок значимости инстинктивных сил меняется. В борьбе двух инстинктов благодаря сознательному вмешательству чаши весов иногда могут склониться в сторону индивидуального выживания; однако способность человека изменять естественный порядок в свою пользу не так велика, как он думает. Ибо он подчиняется внутреннему закону инстинкта, а не навязанному извне правилу. И обычно верх одерживает древний естественный образ действия.
Женщина с серьезным заболеванием может перенести нормальную беременность. У нее может родиться здоровый и полноценный ребенок, хотя болезнь матери будет прогрессировать быстрее. В случае такой беременности ребенок формируется и развивается за счет жизни матери, невзирая на ее собственные желания в этом отношении. Здесь выбор остается за природой. С другой стороны, мать сознательно может предпочесть спасение ребенка, даже если это решение будет стоить собственной жизни. Или же женщина может намеренно забеременеть, даже если рассудок подсказывает, что это — безрассудство и возможно даже, роковое безрассудство.
Сила инстинктивного механизма, обеспечивающего продолжение существования расы даже ценой жизни индивида, в особенности проявляется в военное время. Заметное увеличение рождаемости, обычно наблюдаемое в такие периоды, указывает, что импульс к воспроизведению становится сильнее, когда существование расы находится под угрозой, даже если с точки зрения индивида целесообразность рождения ребенка в такое время вызывает серьезные сомнения.
Инстинкт воспроизведения проявляется в двух аспектах: сексуальности и родительском долге. Инстинкт родительского долга будет обсуждаться в следующей статье, а здесь мы сосредоточимся на анализе инстинкта сексуальности. Фундаментальное значение сексуальности в психологическом складе современных мужчин и женщин было выявлено благодаря исследованиям Фрейда и его последователей. Демонстрация того, что разнообразная творческая деятельность — культурная, художественная и научная — черпает свою энергию из инстинкта сексуальности, уже не шокирует нас. Фрейд убедительно показал инстинктивные корни романтической и эротической любви.
Тенденция к психической модификации биологических инстинктов, присущая человеку, дала начало множеству культурных достижений. С помощью анализа их происхождение можно проследить до инстинктов, немного более дифференцированных, чем элементарные рефлексы: тем не менее, мы не можем заключить, что конечный культурный продукт — это не более чем результат смещения действия сексуальности. Ибо грубый импульс инициировал творческую работу, итогом которой стала культурная ценность, и вдобавок к этому сам инстинкт трансформировался во благо общества.
Именно этот аспект процесса особенно интересовал Юнга. Его сильно впечатлял тот факт, что живому организму свойственна тенденция к развитию. Она не является ни чем-то навязываемым извне, ни изобретением сознания. Живые формы эволюционировали совершенно независимо от сознательной цели. Цель, если она вообще была, определялась источником, неизвестным организму, — то есть, мотивация была бессознательной. Более того, по-видимому, эта «цель» передавалась от поколения к поколению; ибо для большинства адаптации потребовались многие поколения развития. В своих исследованиях бессознательного плана человеческой психики Юнг наблюдал содержание, которое нельзя удовлетворительно объяснить, исходя из фрейдистской теории вытеснения; его значение становилось понятным только при теологической интерпретации. В глубине бессознательного постоянно повторяются древние, давно установившиеся паттерны; в то же самое время природа непрестанно порождает новые формы, ставит новые эксперименты. Мы признаем, что так обстоит дело в биологической сфере; изучение бессознательного демонстрирует, что это справедливо и в отношении психологической сферы.
Проследить этапы эволюционного процесса сравнительно легко. Намного труднее поверить в идею, что в человеке нашего времени еще имеются зародышевые, незаконченные структуры, что они далеко не бесполезны, а несут в себе зачатки важных новых форм, характер которых мы не можем даже представить. Тем не менее, если предположить, что с наступлением нашей эры эволюционный процесс не завершился и современный человек еще не достиг вершины своего возможного развития, то следует признать, что незавершенные структуры, находящиеся сейчас в процессе эволюции, действительно наличествуют в теле и психике. Если мы не признаем этого, то просто допустим, что человек двадцать первого века по своему значению значительно ниже своих предшественников, ибо он утратил свою величайшую способность — развивать новые формы. Именно свидетельствами способности к развитию, проявляющимися в психологической сфере, так сильно интересовались Юнг и его последователи.
Первоначальный импульс, выражающий сексуальный инстинкт, связан с удовлетворением физиологической потребности организма. На этом уровне интерес к сексуальному объекту ограничен его пригодностью как раздражителя и вспомогательного участника действия. На животном уровне отсутствует осознание того, что половой партнер движим теми же импульсами, что и субъект, и ищет аналогичного удовлетворения; нет здесь и никакого осознания последствий полового акта в форме воспроизведения потомства. Осведомленность об этих двух факторах появилась в сознании только после существенного продвижения процесса психической трансформации инстинкта. У крайне примитивных племен даже взрослые люди не осознают их, тогда как в цивилизованном обществе сексуальные импульсы могут волновать детей задолго до того, как они начинают понимать значение подобных чувств или осознавать их цель. Компульсивное действие инстинкта выражено настолько, что часто само знание мало связано с поведением.
Древние племенные ритуалы и табу, касающиеся сексуальной функции, имели своей целью освобождение индивида от господствующего влияния его сексуальных импульсов. Участие в этих обрядах инициировало процесс, называющийся психизацией — изменение, характеризующееся развитием способности отчасти контролировать автоматическую реакцию на сексуальное возбуждение. С ростом этой способности появилась возможность выбирать партнера и не находиться в полной власти неуправляемой физиологической реакции на случайный раздражитель.
Когда пришло осознание связи между сексуальностью и деторождением, в психической модификации инстинкта начался новый этап. У человека возникла мысль о существовании зависимости между собственной репродуктивной способностью, с одной стороны, и урожайностью полей и плодовитостью скота, с другой: для него и то, и другое определялось деятельностью «духа плодородия». Управляя собственными импульсами, он надеялся воздействовать на плодородие земли. Магические церемонии и религиозные обряды, вызванные к жизни этим представлением, имели огромное влияние на отношение человека к сексуальному инстинкту. Эти ритуальные обряды не только помогли ему в некоторой мере освободиться от требования инстинкта; они способствовали и осознанию того, что сексуальное желание, зарождавшееся в теле и казавшееся выражением самой сокровенной человеческой сущности, в некотором смысле, было чем-то обособленным — демонической силой или духом.
В сексуальном инстинкте, как и в инстинкте самосохранения, наблюдаются две тенденции; одна из них имеет сексуальную направленность, а другая — религиозную. Социальный компонент libido sexualis нацелен на человеческие взаимоотношения. Продуктами этой направленности являются любовь к партнеру и потомству, стремление создать семью и обустроиться в общине. Религиозный компонент способствует объединению мужских и женских элементов психики. Для религиозных мистиков во все века этот внутренний союз всегда служил символом объединения души с Богом. Для психолога он обозначает объединение сознательной личности с бессознательной частью психики, в результате чего индивид становится единым целым.
Постепенное развитие сексуального инстинкта можно проследить на протяжении всей истории человечества. И каждый индивид для достижения психологической зрелости должен снова пройти этот путь в своих переживаниях. Сперва сексуальный инстинкт представляет собой простое физиологическое влечение, не связанное с любовью к партнеру или каким-либо знанием о возможных последствиях в виде потомства. Это всего лишь влечение, которое сродни другим биологическим импульсам, таким как голод, позыв к опорожнению или желание спать.
На земле нет племен настолько примитивных и бессознательных, чтобы им ничего не было известно об этом физиологическом влечении. Но представители некоторых племен, таких как арунта в Австралии, все же заявляют, что якобы не знают о связи между половым актом и беременностью. Однако, скорее всего, она им известна, но распространенные верования, основанные на традиции, не признают ее существования. При этом утверждается, что женщина забеременела по той причине, что заснула под определенным деревом, или набрала воды из особого ключа или потому, что на нее упал лунный свет: таковы приемлемые объяснения беременности. Если расположить рассказчика к большей искренности, то он признает, что женщина, возможно, вступала также и в половую связь с мужчиной. Это пример того, как традиционное учение заменяет рациональное мышление у народов примитивной культуры.
Во многих мифах и преданиях примитивных народов обнаруживаются следы раннего отношения к сексуальной функции. Легенда о Трикстере, мифическом герое виннебаго, племени американских индейцев. Трикстер был странным юношей, новичком среди племенных героев, не всегда полностью осознающим происходящее. Трикстер был обременен огромным, массивным половым членом, который ему приходилось носить на спине. Он не знал, зачем он ему и почему ему выпало нести это тяжкое бремя. Другие животные смеялись над ним, говоря, что эта штука властвует над ним и он не может избавиться от нее. Но Трикстер возражал, что может снять ее в любой момент, но просто не хочет, ибо такая ноша позволяет ему демонстрировать собственную силу. Такая ситуация длилась до тех пор, пока сам Трикстер не стал беспокоиться. Он понял, что носит эту тяжесть столько, сколько помнит себя, никогда не снимая ее. Он отправился в укромное место в лесу, где мог остаться наедине с самим собой, и попытался избавиться от своей ноши. Но к своему большому раздражению обнаружил, что это ему не под силу. Тогда он попробовал оторвать фаллос, но каждое его усилие причиняло ему ужасную боль и грозило разорвать его пополам. Ноша была частью его самого.
Эта история является изложением постепенного осознания человеком собственной сексуальности. Поначалу ее запросы считались большим достоинством, показателем силы, источником гордости. Но с ростом сознания биологическое влечение воспринимается как бремя, демон, служение которому требует времени, усилий и энергии, отзываемых от выполнения более полезных задач. Затем человек начинает бороться со своим демоном. Его сознательное «Я» и безличный демон больше уже не пребывают в согласии, и, пытаясь избавиться от внутреннего непреодолимого влечения, человек обнаруживает, что разрывается на части.
Бремя сексуального инстинкта женщины проявляется в иной форме. Мужская сексуальность, главным образом, исходящая, и направлена она на поиск объекта для облегчения напряжения и устранения дискомфорта посредством физического контакта. Она порождает стремление к деятельности, беспокойство и напористость, которые можно унять только снятием возбуждения. В противоположность этому женская сексуальность проявляется в томной пассивности, желании, чтобы с ней что-то сделали; она обуславливает бремя инертности, являющейся прямой противоположностью инстинктивному побуждению мужчины.
Таким образом, женщина обременена двумя типами инертности: изначальной леностью бессознательного, общей для мужчины и женщины, и дополнительной, которая является следствием бессознательной нереализованной сексуальности. Подобно тому, как Трикстера обременяла его фаллическая ноша, так и женщина должна бороться с инертностью, чтобы освободиться от идентификации с демоном биологического инстинкта. Именно этот аспект женской психологии ответственен за высокую чувственность полных женщин с большими кроткими глазами. В сновидениях он довольно часто персонифицируется в образе женщины «неженки и белоручки». Он означает не только леность, но и непризнанную сексуальность.
Человек, идентифицирующийся с демоном сексуальности, способен реализовать свою сексуальность только на аутоэротическом уровне. Это верно как в том случае, когда импульс находит себе применение в мастурбации, так и тогда, когда он приводит к сексуальным сношениям с человеком того же или противоположного пола. На этой стадии развития интерес и желания индивида полностью устремлены на собственные ощущения и физиологические потребности. Его сексуальный инстинкт еще не достиг той степени психической модификации, которая обязательно предшествует реальной заинтересованности объектом. Поэтому на данном уровне для удовлетворения подходит почти любой партнер, при условии наличия раздражителя, способного запустить физиологический механизм снятия возбуждения.
В результате люди на этой стадии развития обычно неразборчивы и непостоянны и иногда могут быть гонимы истинным демоном желания, пренебрегая всякими нормами человеческих взаимоотношений и элементарным приличием. Для мужчины на этом уровне женщина — всего лишь сексуальный объект, и одну женщину можно очень легко заменить другой. Женщина на сходной стадии психологического развития может просто желать мужчину, любого мужчину, при условии, что он хочет секса, так для нее мужчина — это просто обладатель фаллоса. Привлекательность многих непристойных шуток и порнографической литературы в целом основывается на устойчивости этого аспекта сексуальности.
Преобладающе аутоэротический аспект сексуальности проявляется у того типа женщин, которых влечет к мужчине ради детей, а не для удовлетворения сексуального голода. Сама женщина может считать инстинктивное стремление иметь детей достаточным оправданием для поиска сексуального контакта с мужчиной, даже если между ними нет никаких реальных взаимоотношений. Она даже может считать свой импульс «довольно славным» — похвальным доказательством любви к детям — ибо материнский инстинкт в нашем обществе имеет выраженный оттенок сентиментальности. Такая женщина не понимает, что используя мужчину для удовлетворения собственного желания иметь потомство, она злоупотребляет его чувствами. Ее желание представляет собой инстинктивное влечение, не более достойное одобрения и не более предосудительное, чем стремление к удовлетворению любого другого основного инстинкта; но там, где удовлетворение требует взаимодействия с другим человеком, необходимо осознавать, что именно представляет собой влечение. Себялюбие, на котором оно основывается, не должно прятаться за маской любви к объекту.
На следующей стадии развития сексуальность определенно связывается с эмоцией. Взаимная привлекательность, ощущаемая мужчиной и женщиной, больше не ограничивается физиологической сферой: она сопровождается эмоциональным элементом, приобретающим все большее значение по мере дальнейшего развития инстинкта. Такая эмоция должна называться любовью, хотя ее природа существенно варьирует в зависимости от достигнутой индивидом степени психологического развития. В действительности по характеру эмоциональной вовлеченности, на которую способен индивид, можно составить весьма точную картину его психологического развития.
На более примитивных стадиях особенности строения тела или умственные качества партнера не имеют никакого значения, при условии, что он или она способны возбудить и удовлетворить физиологическую потребность. Но когда сексуальной увлеченности сопутствует эмоциональный фактор, объект притяжения уже не является просто обладателем полового органа, а рассматривается как имеющий человеческие черты. Но даже при этом притягивающий объект не имеет никаких индивидуальных отличий: он все еще остается неопределенной красивой девушкой или неопределенным привлекательным мужчиной. Для любовника желаемый объект не является той или иной конкретной личностью; реальной любви к объекту как к личности пока еще не существует. Эту позицию мужчины невольно выдают такими высказываниями, как: «Я люблю девушек» или «Мне нравится секс», а женщины — такими выражениями, как: «Мне нужен мужчина, с которым я могла бы выходить в общество» или «Мужчины такие славные». Классический пример предоставляет нам эпизод из путешествия Одиссея, когда на пути домой его окружили сирены, соблазняя его повременить с возвращением домой и заманивая в глубины океана на поиски немыслимого блаженства. Эти искусительницы пытались подавить у путешественников чувство ответственности по отношению к своим женам и детям и удержать их пустым времяпрепровождением в чувственных удовольствиях. На языке психологии это означает, что, поддавшись искушению, путешественники оказались бы в глубинах бессознательного в результате регрессии к стадии идентификации с сексуальным инстинктом. Одиссей очень мудро велел своим мореплавателям заткнуть уши, дабы не слышать колдовской музыки и не последовать за сиренами к своей погибели, а себя велел привязать к мачте, так,как не был уверен, что способен противиться соблазнительницам.
Для этих легендарных мореплавателей очарование таких фантомных существ, как сирены и русалки, представляло весьма серьезную опасность. Ибо они воплощают в себе образ анимы в коллективной и недифференцированной форме, и представляют желание, мечту человека, у которого развитие эроса еще не продвинулось дальше аутоэротической стадии. Такой индивид мечтает о ситуации райского наслаждения, например, о пребывании в гареме восточного правителя, где его будут привлекать и возбуждать чувственные женские танцы и очаровывать отчасти скрытая и отчасти выставленная напоказ красота девушек, единственная забота которых — угодить ему. Это другая стадия аутоэротизма, себялюбия, хотя и более прогрессивная, чем чисто соматическая, которой она приходит на смену.
Соответствующее женское состояние представлено сценами похищения и изнасилования сатирами, кентаврами и дикими полулюдьми. Хорошим примером служит похищение сабинянок. Фантазии женщин на соответствующей стадии развития могут быть связаны с «пещерным человеком», так называемые любовные ласки которого кажутся в фантазии столь желанными. Такая женщина может мечтать о властном и сильном мужчине, полностью поглощенном желанием пленить ее. Его привлекательность заключается в грубой силе, контрастирующей с ее беспомощностью, и исключительном интересе к ней. Она хочет, чтобы этот пещерный человек похитил и изнасиловал ее. Таким образом, оставаясь внешне холодной и сопротивляющейся, она смогла бы предаться оргии противоречивых эмоций.
Во многих уголках мира «похищение с целью женитьбы» было широко распространенным обычаем. Юноша, искавший себе жену, тайком пробирался в деревню другого клана, хватал там девушку и уводил ее как свою будущую невесту. Возможно, иногда случалось так, что юноша и девушка ранее уже были хорошо знакомы, но они могли быть и совершенно незнакомыми людьми. Но в любом случае вполне вероятно, что она не сопротивлялась, хотя ее братья и родственники в гневе преследовали бежавшую пару, досадуя из-за потери одной из своих женщин .Даже сегодня, на современной свадьбе, это давно отжившее свое «похищение с целью женитьбы» часто имитируется обычаем похищения невесты или туфельки невесты, а свидетели («тени» жениха и невесты) за это откупаются.
На этом уровне женский инстинкт выражается почти неутолимым желанием быть использованной другим человеком. Такая женщина ощущает себя опустошенной; она страстно желает не что-то делать или как-то действовать, а действия над собой — не создавать, а быть заполненной. Это не бескорыстие или самоотречение, как может показаться с первого взгляда; ее действия и позиции могут диктоваться весьма активным себялюбием и эгоизмом, даже если эти мотивы остаются скрытыми от нее самой. Такое состояние обычно представляет скорее бессознательный, чем сознательный аутоэротизм и часто вводит в заблуждение сексуального партнера. Или же он может действительно желать такую женщину, ибо ее инстинктивная позиция является полным соответствием его собственного физиологического влечения.
Сегодня этот аспект женской сексуальности, как правило, скрыт за светской маской, современная женщина редко принимает его за то, чем он является. Однако он часто просматривается в том случае, когда женщина не осознает, что делает. Наиболее выраженные примеры такого бессознательного поведения наблюдаются во время истерических припадков, когда установки и жесты женщины могут быть вульгарно сексуальными, хотя сама она может совершенно не осознавать сексуального мотива своего заболевания. Такая позиция описывается также в весьма популярных среди молодежи романах со следующей распространенной темой: молодая девушка становится жертвой какого-нибудь незначительного несчастного случая, предпочтительнее как раз с наступлением ночи, оказываясь в условиях, оставляющих ее беспомощной в руках мужественного героя.
Говоря о физиологической стороне сексуального влечения, я не хочу внушить мысль, что в собственно физиологическом аспекте есть нечто предосудительное или даже нежелательное. Он — не только существенно необходимый фактор процесса воспроизведения, но и крайне важная, возможно, даже наиважнейшая основа любовных отношений между партнерами. Однако сам по себе он не имеет ценности для психологических взаимоотношений, и при определенных обстоятельствах удовлетворительная физическая близость невозможна при отсутствии психологической связи между партнерами, которая позволяет им свободно любить друг друга. Только при наличии такой связи половая близость может быть действительно удовлетворяющей. С другой стороны, если психологическая структура не будет построена на фундаменте физиологической сексуальности, то для любовной связи постоянной основы не будет. Физиологическое желание и удовлетворение играют важную роль во всей психической деятельности, основанной на инстинкте.
Когда чисто физиологические аспекты сексуальности уже не удовлетворяют потребностей индивида, существование которого включает не только животные функции, но и психологические, то есть, духовные и эмоциональные стремления, тогда меняется характер привлекающего его сексуального объекта. Эту перемену можно легко наблюдать в поведении подростков, когда они перестают интересоваться исключительно физиологической сексуальностью и открывают для себя романтическую любовь. Их развитие соответствует культурному изменению, произошедшему в период средневековья, вследствие которого в западном человеке впервые зародилась, а затем приобрела огромное значение романтическая любовь, в то самое время, когда человек завершал эволюционную стадию, характеризующуюся акцентированием физической доблести и грубой силы.
На этой новой стадии психической трансформации сексуальности объект желания дифференцируется от всех остальных как любимый; однако любовь индивида относится здесь не к самому объекту, а к ценностям, проецируемым из собственного бессознательного индивида. Это ясно демонстрирует частота, с которой романтическая любовь возникает полностью сформированной, — «с первого взгляда» — и аналогичным образом может также неожиданно и необъяснимо исчезнуть. Очевидно, объект любви — например, женщина, привлекательная и очаровательная — любим не сам по себе, ибо любящий не может знать его реальных качеств; скорее сексуальную и романтическую любовь субъекта привлекают ценности, отражаемые или символизируемые объектом. Возможно, более правильным будет сказать, что объект любви инициирует некоторые вибрации глубоко в бессознательном любящего и они вызывают иллюзию наличия у объекта определенных атрибутов.
Когда мужчина влюбляется в женщину с первого взгляда, в его глазах она обладает всеми самыми желанными для него качествами. Вдобавок он ощущает в себе тонкую, почти чудесную проницательность в том, что касается ее. Он заявляет, что хорошо знает ее, знает, о чем она думает и что она чувствует, даже если не слышал от нее ни единого слова и совершенно незнаком с ней. То же самое может происходить и в случае с женщиной. Просто удивительно, какую слепоту и неразборчивость может проявить женщина к чувствам мужчины, завладевшим ее воображением и желанием. Она как будто зачарована и убеждена, что он тоже любит ее. И что бы он ни сделал — ничто не может вывести ее из заблуждения. Ибо ее убежденность проистекает из собственного бессознательного инстинкта, а не от объективной реальности ситуации. Там, где проекция взаимна, мужчина и женщина ощущают удивительное родство душ, необъяснимое взаимопонимание и гармонию. Они естественно принимают это за чудо, особое благословение, дар богов и считают себя избранниками благосклонности небес. И, возможно, они правы — если любовь не угасает. Именно здесь находится уязвимое место данной ситуации: их ощущение единства основывается на иллюзии, которая может рассеяться при первом соприкосновении с реальностью.
Это явление вполне объяснимо, если понимать, что такое притяжение обусловлено тем, что мужчина видит в женщине отражение своей другой стороны, а в женщине работает аналогичный механизм. Качества, проецируемые индивидом, бессознательны, неизвестны ему самому и не являются его собственными качествами. Он никогда сознательно не считал их своими и не развивал их. Возможно, он даже подавлял их зачаточное существование, ибо они противоречили тем факторам, на которых он решил построить свою сознательную личность. Тем не менее, они представляют латентные потенциальные возможности его собственного характера. Они являются психическими факторами, избежавшими его сознательной адаптации, и их отсутствие означает его односторонность и неполноценность.
Каждый человек состоит из элементов, унаследованных от предков обоих полов. В мужчине доминантными являются мужские элементы, а рецессивными — женские, тогда как для женщины верно обратное. Эта двойственность существует как в биологической сфере, так и в психологической. Так, целостный человек должен быть и мужественным, и женственным. Общая сумма присущих индивиду элементов противоположного пола (женских в мужчине и мужских в женщине) составляет душу. Юнг, следуя классической формулировке, дал этому комплексу души в мужчине название «анима», а комплексу бессознательных мужских элементов в женской психике — «анимус». Он отмечает, что эти рецессивные аспекты психики, будь то мужские или женские, обращены к бессознательному и формируют автономный комплекс. Как и другие аналогичные комплексы, он стремится быть персонифицированным и функционировать в качестве отдельной личности.
Индивид, создающий такую персонификацию, не видит в ней внутренний фактор собственной психики. Но многие люди время от времени слышат внутренний голос, отличающийся от собственного, или ощущают себя одержимыми другой личностью, вызывающей настроения и аффекты, которые не могут привести в соответствие с более одобряемой и сознательной частью самих себя. Чаще всего этот автономный комплекс души обнаруживает себя благодаря проекции на подходящий объект внешнего мира. В этом случае женские элементы в мужчине находят свое воплощение в проекции на женщину, тогда как мужские элементы в женщине ищут мужчину, способного их выражать.
Взаимное притяжение полов всегда содержит элемент этой проекции анимы или анимуса — элемент, увеличивающийся пропорционально недостаточности развития индивида. Когда психическая функция, замещающая комплекс души, развита недостаточно, тогда архетип существа противоположного пола — женского в случае мужчины и мужского в случае женщины — властвует безраздельно, делая индивида слепым в отношении фактических черт и качеств реальной личности. Мужчину может привлечь женщина, более или менее точно отражающая состояние его души, во всем остальном он будет пребывать в иллюзии, что она полностью воплощает в себе искомые душевные свойства и будет реагировать на нее так, как если бы она имела над его судьбой власть, в действительности присущую его собственной душе. Так как его душа — это неотделимая часть его совокупной психики, он будет безоговорочно привязан к женщине, воплощающей образ его души.
Понятие анимы и анимуса — сложное. Юнг в системной форме обсуждает свои идеи о слоях психики. Вначале идут эго и персона, — более или менее сознательные факторы психики; за сознательным эго стоит тень, бессознательная или полусознательная фигура, персонифицирующая личное бессознательное, а далее следует анима, в случае мужчины, и анимус, в случае женщины. Эта схема связывает личностную часть психики с безличной, где господствуют архетипы. Так как тень и анима (анимус) являются бессознательными компонентами психики, они обычно проецируются на внешний мир, где персонифицируются в какой-нибудь подходящей личности, которая выступает носителем представляемых ими ценностей. Юнг определяет аниму как психическую функцию, цель которой состоит в том, чтобы связать человека с содержанием коллективного бессознательного — архетипами, психическими паттернами или склонностями функционирования, являющимися психологическими репрезентантами физиологических инстинктивных механизмов.
Когда анима или анимус еще не развились до статуса психической функции, они остаются автономными и проявляются в сновидениях в персонифицированной форме, — в образе женщины у мужчин, и в образе мужчины у женщин — а в реальной жизни в виде проекций на других людей. Комплекс души в мужчине представляет женские элементы его психики, поэтому проекция его анимы падает на женщину, которая, как ему кажется, вследствие этой проекции воплощает все его неосознанные потенциальные возможности, как полезные, так и деструктивные. В случае же женщины мужчина, удостоившийся проекции ее анимуса, аналогичным образом будет обладать очарованием и неотразимой притягательностью ее собственных нераспознанных мужских способностей.
Таким образом, характер сексуальной проекции индивида отражает состояние его анимы, то есть незнакомой части его собственной психики. Если она примитивна и недифференцирована, то не сможет эффективно выполнять свою интрапсихическую функцию посредника между сознательной личностью и коллективным бессознательным. Приливные волны этого обширного внутреннего океана не встретят на своем пути никакого действенного барьера и нахлынут непосредственно на психику, в результате чего человек окажется подвержен необъяснимым настроениям и компульсивным влечениям, характерным для инстинктивного поведения. Когда бы проекция анимы ни произошла, такой индивид будет действовать почти автоматически, находясь под полным влиянием возникающей в нем страсти, подталкиваемый безотлагательностью, с которой природа заставляет свои творения служить ее целям. Околдованный такой проекцией мужчина едва ли отвечает за свои поступки. Когда им овладевает инстинктивное влечение, ничто не может удержать его от подчинения. Он подобен гонимому зверю и приходит в себя, снова становясь человеком только после того, как инстинкт настоит на своем. Такой тип проекции связан не с индивидуальной женщиной, а с женщиной в ее биологической роли — наименьшим общим знаменателем женственности.
Проекция комплекса души выступает психологическим явлением, лежащим в основе сексуальной притягательности. Мужчина и женщина взаимно дополняют и притягивают друг друга, стремясь к физическому слиянию и биологической целостности не только на физиологическом уровне. Аналогичное страстное стремление к подобной цели действует и на психологическом уровне. Физического удовольствия, хотя оно и остается важным, больше недостаточно. Его первенству бросает вызов настоятельное желание эмоционального удовлетворения. Физиологический аспект полового акта во все большей мере оказывается зависимым от эмоционального фактора. Если не будет сформирован надлежащий канал для выхода эмоции и будет отсутствовать ответная эмоциональная реакция партнера, физический контакт не сможет удовлетворить настойчивого влечения мужчины или женщины; в действительности сам сексуальный механизм может быть заторможен до наступления временной или постоянной фригидности у женщины и функциональной импотенции у мужчины. Но если вдобавок к физическому притяжению между двумя любовниками существует еще и эмоциональный раппорт, полученное ощущение усиливается не только благодаря эмоциональному или духовному значению, но и вследствие повышения качества физиологического удовлетворения.
При достижении этой стадии психической модификации сексуального инстинкта его выражение больше не служит единственной цели воспроизведения рода. Вмешательство сознания вызвало раскол единства первостепенной задачи природы. Рождение нового поколения всегда будет оставаться первоочередной целью, которой природа заставляет служить своих доверчивых детей посредством взаимного притяжения полов и удовольствия полового сношения. Но по мере постепенной модификации сексуального инстинкта он в своем отношении к психике становится более тесно связанным с сознанием и из бессознательного появляется другая цель — эмоциональная или духовная. Психологическая энергия или либидо, присущие этой дополнительной цели, также разделяются на два потока, внешний и внутренний. Первый из них имеет объективную цель, а второй — субъективную. Исходящий поток либидо направлен на построение долговременных взаимоотношений с любимым объектом и на создание семьи — то есть на социальную цель. Внутренний или субъективный поток касается эмоционального переживания, достигаемого благодаря половой любви, и внутренней или психологической сферы, куда он нацелен; следовательно, он имеет психологическую цель.
Социальная направленность либидо, приведшая к формированию семейной ячейки, самой основы общества, в течение многих столетий цивилизации оказывала самое глубокое и существенное влияние на сдерживание и дисциплинирование сексуального влечения, вдобавок стабильная эмоциональная обстановка, которая обеспечивалась младшему поколению семейной жизнью, и продление периода воспитания, которое она сделала возможным, оказались культурными факторами величайшего значения.
Так репродуктивный инстинкт, первоначально функционировавший исключительно как физическое влечение, со временем привел к развитию человеческих взаимоотношений и появлению любви. Ибо когда половой партнер становится постоянным, взаимодействие двух личностей делает необходимым развитие дальнейших взаимоотношений. Создание общего дома и воспитание детей вывели часть сексуального либидо в родительскую стадию выражения репродуктивного инстинкта, где умеряются и дисциплинируются личные аутоэротические желания родителей нуждами и потребностями потомства.
Семейная ячейка связана с другими аналогичными структурными единицами, и ее члены учатся занимать свое место в общине. Так в результате реализации того, что представляется в высшей степени личным физиологическим и эмоциональным влечением, мужчины и женщины приходят к выполнению социальной обязанности не личного характера. Дисциплина этого пути, вместе с постепенным изменением цели при его прохождении, обеспечат дальнейшее развитие самого инстинкта в той мере, в какой он будет принимать участие в реальной жизни и окажется задействованным в ситуации; к тому же будут развиваться и созревать характер и личности вовлеченных индивидов. Они больше не будут интересоваться только своим собственным удовлетворением, освободятся от исключительного господства аутоэротического принципа, и в их сознании появится более далеко идущая цель.
Появление эго как руководителя сознательной личности открыло широкую дорогу прогрессивному развитию. Ибо только эго обладало достаточной ясностью для эффективного противостояния примитивным и инстинктивным потребностям чисто физиологического или аутоэротического характера. В естественных условиях индивид живет настоящим, реагируя на импульсы, вызываемые реальной ситуацией, в которой он оказался, не принимая во внимание иные ситуации или интересы, которым может навредить эта однонаправленная реакция. Но с появлением эго — центра сознания — становится возможным сохранение памяти о прошлых событиях. Это приводит к конфликту между различными импульсами и желаниями, возникающими у индивида непрерывным потоком, и он вынужден выбирать из них, согласуясь с какой-то шкалой ценностей. Выбор может определяться на основании себялюбивых или эгоистических желаний, отражающих низкий уровень развития; или же может определяться более важными целями, которые, однако, все равно представляют собой волеизъявления эго, хотя уже и не такие глубоко эгоистичные.
На более прогрессивной стадии развития выбор может пасть на ценность, которая превосходит даже высшие цели эго. Например, если мужчина и женщина действительно любят и уважают друг друга, между ними со временем может установиться подлинная психологическая взаимосвязь. В таком случае может представляться, что сама эта взаимосвязь имеет большее значение, чем какие-либо из обычных удовольствий эго — такие, как желание добиться своего или всегда быть правым. В каждой ситуации, где личная цель замешена безличной, психологическая эволюция индивида может продвинуться еще на шаг вперед. Ибо эго, как имеющее центральное значение в психике, начинает вытесняться новым фактором.
Значение роли, которую сыграло становление супружества и семейной жизни как социальных институтов в психологическом и культурном развитии человека нельзя переоценить. Действительно, современный человек обязан, возможно, много большим, чем он осознает, этой конкретной социальной форме, столь много сделавшей для контроля и обуздания энергии примитивной сексуальности и позволившей творчески использовать ее в областях, непосредственно не связанных с сексуальностью. Так, благодаря дисциплине брака сексуальный инстинкт подвергся существенной психической модификации. Однако, запреты и правила, предназначенные сдерживать этот мощный инстинкт, обеспечивали эффективный контроль и трансформацию только части его энергии. Всю силу и потенциальную возможность первичного инстинкта они обуздать не могли, и значительная часть его энергии — насколько значительная определить невозможно, ибо резервы инстинктов кажутся безграничными — неизбежно вытеснялась и терялась в бессознательном.
С течением столетий вытеснение ширилось и в конце концов стало таким чрезмерным, что возникла угроза почти полного отсечения современного человека от источника энергии. В пуританских странах вытеснение достигло большой величины, и вытекающий внутренний раскол индивида стал серьезным, приводящим к застою, депрессии и инертности. Страх и сопротивление встали на пути восстановления контакта между сознанием человека и сексуальными корнями инстинкта. Та активность, с которой современный человек старается восстановить эту связь показывает, насколько он был отделен от внутреннего источника жизни и каким важным это восстановление контакта представляется.
Одним из самых ранних запретов, налагаемых на сексуальный инстинкт, и до сих пор соблюдаемым повсеместно, является запрещение инцеста. В большинстве человеческих обществ экзогамия практиковалась не из-за какого-либо отсутствия сексуального влечения к родственникам, а по причине ограничительной культурной формы, запрещавшей половую связь и брак между близкими родственниками, вдобавок к своим биологическим преимуществам, это правило имело очень важное психологическое следствие. В ранних сообществах, как только юноша достигал половой зрелости и начинал испытывать сексуальное влечение, его заставляли покинуть тесный круг своей группы и попытать счастья в поисках сексуального партнера в мире за пределами селения. Для этого он должен был преодолеть собственные детские страхи и научиться полагаться на самого себя. Девушка, в свою очередь, должна была найти в себе отвагу встретить гостя из чужого клана, который именно по этой причине мог оказаться нежелательным для ее деревни. Или же, как принято в некоторых примитивных брачных церемониях, она должна была позволить похитить себя, невзирая на яростное сопротивление братьев и дядьев. Благодаря этому приключению в поисках сексуального партнера молодые люди расширяли свои познания об окружающем мире и развивали собственное сознание. Для них это было индивидуальным психологическим продвижением вперед, — а тем самым и культурным прогрессом группы в целом — возможно, таким же важным, как физиологическое преимущество, получаемое от межродового скрещивания.
По мере укрепления семьи дети окружались любовью и заботой не только в период беспомощного младенчества, но и на стадиях созревания, уже как индивиды, и семейная жизнь давала все большее эмоциональное удовлетворение, в результате чего уменьшалась настоятельность импульса покинуть ее в поисках партнера. Ребенок в таком доме привязывается к одному из родителей либо к брату или сестре настолько сильно, что это мешает его дальнейшему эмоциональному развитию. Чем более благоприятна и культурна домашняя жизнь, тем выше опасность семейной фиксации, которая лишает молодежь очень сильной побудительной причины вырваться из дома — а именно, осознания неудовлетворенных сексуальных влечений, которые обычно побуждают молодое поколение к самостоятельной жизни. Это еще раз демонстрирует, как культурное достижение, делая часть энергии примитивного инстинкта доступной для обогащения сознательной жизни, в то же самое время может вызвать расщепление примитивного либидо на позитивные и негативные формы, функционирующие в тесном соприкосновении.
В случае инстинкта самосохранения, например, уверенность в достатке, проистекающая от трудолюбия, и боязнь нужды, проистекающая от жадности, оказались в фокусе сознания благодаря дисциплинированности, позволившей человеку заниматься выращиванием урожая. В случае сексуального инстинкта возникает аналогичная ситуация: как только часть влечения «одомашнивается» и его устремления создают брак и семейный очаг, мы находим, что в следующем поколении эти же ценности действуют в противоположном направлении. Чрезмерно ограждающая или слишком поглощающая семейная жизнь может затормозить созревание детей. Влечение, которое должно побудить молодых людей к выходу в мир, недостаточно сильно, для того чтобы разорвать привязанность к дому. Их эмоциональный голод не столь выражен, чтобы заставить отправиться на поиски удовлетворяющей любовной связи за рамками семьи. Их эмоции довольствуются реакцией родителей или братьев и сестер. Даже демон сексуальности может оставаться в состоянии покоя почти бесконечно, если не слишком тщательно всматриваться в характер любви между членами семьи.
Но если эту любовь изучить более внимательно — за видимостью вполне может скрываться инцестуальная связь с семьей. Когда эти факты впервые были преданы гласности, мысль о возможности существования подобного состояния вещей оказалась крайне шокирующей для большинства «приличных» людей. Такую естественную реакцию частично объясняет очень распространенное заблуждение, которое заключается в том, что употребление Фрейдом термина «инцест» люди склонны понимать слишком буквально и это привело к довольно широко распространенному превратному пониманию. Ибо концепция бессознательного психологического инцеста предполагает не открытую сексуальность и не сознательное стремление к половой близости с близким родственником, а фиксацию психологической энергии или либидо в пределах семейной группы, которая мешает связанному таким образом индивиду искать подходящих половых и эмоциональных взаимоотношений вне семьи. Бессознательные сексуальные желания, направленные на лиц из домашнего круга, конечно же, могут существовать, но чаще всего выявленный в ходе анализа сексуальный материал следует рассматривать как символизирующий психологические семейные узы, а не доказательство подлинных сексуальных устремлений. Инцестуальная фиксация рассматривается как один из самых важных мотивов, мешающих мужчинам и женщинам сочетаться браком или освободиться от детской привязанности к семье и родителям.
Совершенно иное положение складывается у детей в неблагоприятных условиях семейной жизни. Если родителям не удается наладить удовлетворительных взаимоотношений между собой и они ведут себя беспокойно и неуверенно, то дети также будут испытывать нехватку эмоциональной устойчивости. Они вряд ли смогут создать прочную семью, ибо никогда не имели перед собой примера супружеского счастья. В такой семье молодое поколение чаще обнаруживает, что любовь и сексуальность разделены непроходимой пропастью, что приводит либо к промискуитету, либо к полному подавлению чувств по той причине, что любовь представляется только в неприемлемых формах.
В любом случае, будь домашняя жизнь слишком безмятежной или чрезмерно неудовлетворительной, существует высокая вероятность недоразвития сексуального инстинкта. В первом случае его усыпит поверхностная удовлетворенность, и он останется погребенным в бессознательном; во втором — он будет либо принудительно подавлен в попытке жить согласно общепринятым стандартам, либо выразится в асоциальном поведении, которое вполне может оказаться как неуправляемым, так и деструктивным.
Именно этот демонический аспект сексуальности задействован во второй мотивации либидо. Если супружество и дети представляют культурные ценности, обретенные посредством сексуального инстинкта, то и внутренний аспект, связанный в первую очередь только с физиологическим и аутоэротическим удовлетворением, также имеет культурную цель. Она проявляется в субъективных переживаниях и творениях, имеющих не меньшее значение, чем объективные достижения брака и связанные с ним формы социального прогресса.
Внутренний или субъективный аспект сексуальности всегда имел большое значение. На примитивной, аутоэротической стадии развития наибольшее удовлетворение достигается, когда физическое напряжение поднимается до наивысшего возможного уровня. В романтический век истории (что верно и в отношении соответствующей психологической стадии у современных индивидов) конечной целью становилась сама интенсивность эмоционального переживания. Раздельнополое воспитание, уединенность девушек, форма одежды и целый ряд правил и обычаев, регулирующих социальные взаимоотношения мужчин и женщин, предназначались (вероятно, более чем на половину бессознательно) для того чтобы углубить таинство и очарование женственности и увеличить эмоциональное и физическое напряжение между полами.
Эта новая позиция нашла свое выражение в импульсе отправиться на поиски и спасение девушки, оказавшейся в бедственном положении, или покинуть жену и дом ради некой Троянской Елены. Такой импульс рожден не одомашненной стороной сексуального влечения, которая нашла бы свое удовлетворение в браке. Он берет свое начало от необузданной черты характера, свойственной как мужчине, так и женщине, которых пленяет нетрадиционное, труднодостижимое. Этим фактом объясняется особая привлекательность любовника в сравнении с брачным партнером. Непреодолимая сила импульса являлась выражением еще не вышедшей из бессознательного части сексуального инстинкта, не привязанной к сознательной личности вследствие развития эго. Этот безличный фактор, подобно демону, может заставить человека пуститься на поиски опасных и неизведанных впечатлений в ту область, где он может оказаться в эмоциональных ситуациях, сильно выходящих за рамки его личного контроля.
В повседневной жизни сложившаяся между мужчиной и женщиной фактическая ситуация усиливается или даже искажается при наличии проекции образа души. Носитель этого образа, олицетворяющий душу партнера, притягателен вне всякого сравнения или, напротив, угрожающ. Поэтому он обладает необыкновенным влиянием и привлекательностью, вызванными не его реальным характером или личностью, а тем, что он отражает, то есть непознанной, неосознанной половиной своего партнера. Объединение со своей потерянной душой имеет столь жизненно важное значение, что всякий раз, когда жизнь предоставляет благоприятную возможность приблизиться к ней, пробуждаются психические силы, присущие сокровенным глубинам человеческого естества. Однако фактически ощущаемое влюбленным индивидом непреодолимое страстное влечение не заявляет о себе сознанию на каком-либо подобном психологическом языке. Объект любви просто кажется безмерно желанным. Партнерша притягивает с неотвратимой силой и очарованием, избежать которых невозможно. Из-за безотлагательности любви человек может превзойти самого себя, преодолеть все препятствия, стоящие между ним и его возлюбленной, и. если удача улыбнется ему, даже добиться объединения с ней. Это объединение — одновременно средство удовлетворения его человеческой любви и символическая драма, разыгрываемая на сцене реальной жизни; однако его более глубокое значение сокрыто в самой психике. Ибо оно является ритуальным представлением тесного единения индивида с собственной душой.
По этой причине глубоко влюбленный мужчина (то же самое в равной мере относится и к женщине) оказывается способным, даже вынужденным превзойти свои возможности. Во время ухаживания обычно изменяется характер и психологическая позиция и кажется, будто произошла радикальная перемена. У некоторых людей она является всего лишь отблеском периода «влюбленности», таким же мимолетным, как эмоции, его породившие. Но у других любовь может инициировать перманентное изменение характера, сохраняющееся даже после ослабления первой волны чувств. Это говорит о том, что посредством переживания внешнего события в реальной жизненной ситуации пережита, по крайней мере отчасти, душевная драма.
Ибо объединение влюбленных — это нечто большее, чем просто акт физической сексуальности, благодаря которому снимается напряжение и достигается биологическая цель, воспроизведение потомства. Оно затрагивает более сокровенные инстинктивные глубины — области, выходящие за рамки сознательной личности. Удовлетворение сексуального желания слиться воедино с любимым человеком, усиленного проекцией образа души, требует, чтобы любящий отрекся от себя и своего ограниченного личного эго и принял в себя другого. Это означает некоторого рода духовную смерть. Объединяясь с чем-то отличным от себя, с тем, что одновременно и в нем и вне его, человек ощущает себя потерянным для себя. В акте воссоединения с любимым ищут высшего удовлетворения. Но даже в момент самых жарких физических объятий из-за интенсивности самого переживания любящему кажется, что окончательное обладание любимым ускользает от него. Ибо наивысшим блаженством является экстаз, выход из себя. Экстаз подразумевает потерю себя в чем-то вне себя. Когда экстаз достигается посредством сексуального выражения (существуют и другие пути переживания экстаза), вся сила страсти любящего должна быть сосредоточена на партнере. Однако само переживание отражает не слияние с любимым, а совершенно обособленную и обособляющую поглощенность внутренним явлением величайшего значения. Любящему кажется, что его личность растворилась и слилась с чем-то большим или что он является существом, объединившимся с безличным другим внутри себя — это явление делает его одновременно меньшим и намного большим, чем собственное эго.
Это никоим образом не означает, что такое переживание есть «ничто иное» как смещенная сексуальность. В некоторых случаях это явление можно объяснить именно так; в других оно, несомненно, относится к внутреннему переживанию, протекающему не в физиологической, а в психологической сфере. Религиозные мистики в результате таких переживаний ощущали себя заново родившимися или преобразованными; это перерождение часто объяснялось возрождением души и иногда называлось внутренним рождением божественного ребенка.
Стремление к экстазу, хотя оно ощущается не каждым, говорит о широко распространенной и прочувствованной потребности людей. Она находит выражение во множестве форм и значений. Только что это обсуждалось в положительном аспекте. Но не следует забывать, что желание окунуться в бессознательное может иметь совсем иное значение и исход. Иногда это — регрессивная или отступническая тенденция, желание «уйти от самого себя». В этом случае действительно наблюдается желание на некоторое время затеряться или забыться — с выраженным акцентом на бегство от ответственности и трудностей реальной жизни. Человек, ищущий такого рода забытья, надеется на некоторое время успокоить ощущение собственной неполноценности, если только удастся усыпить сознание с его критической позицией. Ибо тогда на передний план может выйти бессознательная инстинктивная личность и взять ситуацию под свой контроль, и можно будет некоторое время не беспокоиться о личной ответственности. Человеком будет управлять некто иной и поэтому его нельзя считать ответственным за последствия. Таковыми могут быть доводы ренегата. Но он никогда не излагает их вслух, даже самому себе; ибо иначе не сможет оставаться невиновным, прикрываясь непониманием того, что изменил делу человеческой свободы.
Избавления от придирок сознания и чувства долга можно достичь с помощью сексуальных объятий, когда индивид теряется в океане инстинкта. Или его можно найти в пристрастии к алкоголю или какому-нибудь из наркотиков, приносящих забытье и эйфорию. Сходную этиологию могут иметь невротическая сонливость и крайняя усталость при неврастении. В наиболее серьезных случаях, когда вызванный жизнью и темпераментом конфликт оказывается неразрешимым, погружение в материнские глубины бессознательного может быть столь глубоким, что сознательная психика окажется во власти архетипического материала, результатом чего может быть психотическое состояние.
Однако в стремлении к экстазу отнюдь не всегда просматривается отступническая тенденция. Как уже отмечалось, экстаз является частью переживания воссоединения обособленных частей психики. Многие считают его средством освобождения от ничтожности эго посредством растворения или объединения с силой, превосходящей самого индивида. Если характер и значение этого переживания таковы, то оно не мешает человеку в выполнении его жизненной задачи; скорее оно обеспечивает вдохновение, с помощью которого, наконец, оказывается возможным решение задач, ранее казавшихся невыполнимыми.Художнику его искусство (или его гений) представляется безличным творческим духом, почти божественным созданием, существующим и творящим совершенно независимо от эго-сознания. Когда его охватывает порыв к творчеству, он чувствует себя приподнято; он возбужден и воодушевлен духом. То, что он изображает, он придумывает не сам; оно приходит неизвестно откуда даже для него самого. Это творчество совершенно иного рода, чем творчество рационального мыслителя. Здесь творение не является продуктом мышления. Оно представляется, слышится или преподносится. Например, Ницше утверждает, что практически все произведение «Так говорил Заратустра» громко прозвучало в его ушах, когда он бродил по горам, в состоянии экстаза повторяя звучавшие слова для себя. Вся работа была преподнесена ему практически в завершенном виде. В такие периоды вдохновения и экстаза поэты всех времен ощущали приток божественной энергии; это переживание очищало их от налета смертности, обуславливающей внутренний раскол. На короткий период времени такой индивид, отдаваясь во власть превосходящей его силе, ощущает себя единым целым.
В культовых религиях, где благоговение перед богом и вдохновленность ощущались частью ритуала, цель религиозных обрядов заключалась в достижении экстаза, в котором верующий чувствовал себя одержимым своим богом. Во многие периоды человеческой истории такое состояние стремились вызвать намеренно, прибегая к различным средствам. Экстатическое, подобное трансу состояние, вызывают дикие, продолжительные танцы дервишей в мусульманских странах. С той же целью практикуют всевозможные воздержания шаманы некоторых племен американских индейцев и эскимосов, голоданием, отшельничеством и самоистязанием доводя себя чуть ли не до сумасшествия. Самобичевание играло также роль в ритуально вызываемом экстазе средневековых флагеллантов, культ которых сохранился до нынешних времен. Аналогичным образом можно объяснить сообщения о том, что христианские мученики во время пыток на дыбе или даже при сожжении заживо часто не выказывали признаков боли, а напротив, всем своим видом выражали восторг. В Индии йоги добиваются такого экстатического состояния, называемого самадхи, посредством медитации и других упражнений системы йогов, из которых на Западе наиболее известными являются упражнения по управлению дыханием, или прана. Во многих уголках земного шара в ритуальных обрядах, предназначенных вызывать состояние транса или возбуждения, в дополнение к алкоголю использовались такие наркотики, как: гашиш, сома, марихуана или мескалин.
Особое значение ритуалы-оргии имели в поклонении Дионису. Ибо он был не только фаллическим богом плодородия, но и богом вина, поэзии, экстаза и просвещения. Его празднества отмечались менадами — женщинами, упивавшимися вином, которое считалось духом самого бога. В этом состоянии они устраивали оргии в лесах, убивали оленей, символизировавших самого Диониса, и сырым ели их мясо. Как говорит Гаррисон:
«Менады — безумные священные женщины, посвятившие себя поклонению Дионису. Но они представляют собой нечто большее, ибо не только прислуживают богу, но и удостаиваются его наития». В «Вакханалках» Еврипида читаем следующее:«Я видал там диких белых женщин, о Царь, Конечности которых метались как стрелы, но сейчас, Оставив Фивы далеко позади, я пришел поведать тебе о странных их деяниях». Далее этот же автор пишет:«Менада — сумасшедшая, вакханка (тоже из поклонниц Диониса) — стремительная и безумная, или нечто в этом роде... Сумасшедшая, Безумная, Чистая — это просто различные способы описания женщины, находящейся под влиянием бога Диониса. ... Когда люди становятся цивилизованными, безумие, за исключением поэтов и философов, уже не представляется богоданным, каковым оно есть на самом деле».
Именно желание возвыситься до состояния божественного сознания или достичь божественного безумия, быть вдохновленным до уровня, настолько превышающего нормальный, что его можно описать только как ощущение пребывания вне себя, лежит в основе многих религиозных обрядов эмоционального или даже оргиастического характера. С точки зрения рационального или обычного человека эти проявления возбуждения, эти крайности, практикуемые во имя религии, больше напоминают распущенность, чем религию. Но для тех, кто испытывает эти переживания, они имеют ценность, необъяснимую рациональным языком и не соответствующую традиционному образу мышления. Благодаря им индивид соприкасается с могущественной и неотвратимой энергией инстинкта, залегающей в глубине человеческой психики. Он воссоединяется с безличным источником жизни; он добивается внутреннего брачного союза со .своей душой. Благодаря такому объединению с внутренним духом в нем восстанавливается первоначальный поток жизни.
А что касается иного аспекта этих переживаний — разврата, неистовства, отречения от самоконтроля, попирания культуры и пренебрежения благопристойностью, то они также могут явиться результатом объединения с силами бессознательного; ибо высвобождаемые таким образом энергии могут быть как созидательными, так и разрушительными. Могло бы оказаться чрезвычайно полезным, если бы изучение религиозного переживания экстаза предоставило какую-либо информацию относительно того, как человек может установить положительную связь с подобным динамизмом, а не беспомощно поддаваться его очарованию. Нет никакого сомнения в том, что контакт с инстинктивными глубинами обновляет жизнь, каким бы опасным подобный контакт ни был для всей системы сознательных ценностей, с таким трудом построенной. Кроме того, когда экстаз переживается, за неимением лучшего выражения, скажем — «правильным образом», то он оказывается не деструктивным, а благотворным. Индивиды, имеющие опыт таких переживаний, утверждают, что благодаря объединению с динамической силой, кажущейся им Богом, испытали чувство освобождения или целостности.
При всем при этом новое осознание может серьезно противоречить сознательным позициям, которые ранее считались правильными и нравственными. По этой причине прямое соприкосновение с внутренними безличными силами всегда представляет собой сложную проблему для человека, осознающего моральное обязательство поиска целостности. Ибо это соприкосновение, несомненно, принесет с собой необходимость переоценки многого из того, что ранее считалось само собой разумеющимся. Оно может поставить задачи, на решение которых потребуются годы сознательных усилий. Высказывание Христа: «Не мир я принес вам, но меч» — сегодня настолько же отвечает истине, как и в былые времена.
Те, кто пытается описать состояние экстаза, обычно используют язык эротической любви. Сущность переживания, по-видимому, заключается в том, что во время экстаза индивид теряет свое собственное «Я» и сливается с чем-то вне себя самого. Он ощущает это не как потерю, а как приобретение, как если бы он тем самым обновляется или преобразуется, или превращается в единое целое. Нечто иное, превосходящее силой, достоинством и властью его эго, овладевает его обителью, которая охотно освобождается. Это иное может быть добрым демоном или злым. В момент экстаза индивид не в состоянии определить его характер, ибо все его существо сосредоточено на внутреннем объединении.Эго исцеляется от своей ограниченности и обособленности и, объединяясь с безличным демоном инстинктивной жизни, обретает целостность.
В момент этой внутренней капитуляции может случиться так, что индивид окажется не в состоянии волноваться относительно характера иного, куда он позволяет себе погрузиться. Однако воздействие на все его существо будет во многом зависеть от того, демоническое или божественное это иное. Вспомним, как Иоанн предупреждал своих учеников: «убедитесь от Господа ли духи или от дьявола». Он не одинок в предостережении тех, кто следует по экстатической дороге; ибо место бога, к которому они взывают, могут насильственно захватить вероломные или злые духи. Вероятно, именно по причине сомнительного исхода этих экстатических переживаний и были введены ограничения, которыми человек пытался контролировать внутренние безличные силы психики. Эти сдерживания, издавна практикуемые римско-католической церковью, достигли своего апогея во времена пуритан, пытавшихся подавлять все спонтанные или врожденные порывы внутреннего духа посредством развития контроля со стороны сознательного эго.
При слишком жестком подавлении инстинктивного выражения жизни оно рано или поздно должно вырваться из своего заточения. И тогда его проявление будет не адаптированным, а скорее всего примет деструктивную форму. Например, во времена пика пуританских сдерживаний в Западной Европе и Америке появилась архаическая и извращенная форма фаллического культа в виде ведовства. Центральные ритуалы шабашей ведьм носили сексуальный характер. Их главным действующим лицом был мужчина, олицетворяющий дьявола. Женщины поклонялись ему как фаллическому богу и выполняли с ним сексуальные обряды, часто извращенного характера. Этот культ удалось искоренить лишь с огромнейшими трудностями и фантастической жестокостью, которая, несомненно, являлась порождением ада, а не небес. Сотни людей отречению предпочли пытки и сожжение заживо. Переживаемый в их оргиастических обрядах экстаз отличался такой реальностью и значимостью, что они были готовы скорее пойти на смерть, чем отказаться от него. Этот исторический факт свидетельствует о ценности и важности такого переживания, даже если оно облечено в извращенную форму. Насколько же больше должно означать ощущение воссоединения с Богом для тех, кто испытал его? Тем не менее, и оно небезопасно. Если в результате обретения целостности психическая структура не окрепнет — если однобокость сознательной позиции не будет уравновешиваться признанием и одобрением другой стороны — индивид не сможет выдержать наплыва бессознательных, примитивных сил и потеряет человеческое лицо в потоке инстинктивных влечений. Но если он достигнет достаточной внутренней стабильности, чтобы выдержать этот натиск, то высвободившиеся новые энергии преобразуют его.Буддисты описывают четыре стадии или аспекта самадхи, или просветления, в наивысшей из которых ограниченный разум ищущего достигает гармонии с его источником, дхарма-кайя, божественным телом (или состоянием) совершенного просветления. В этом состоянии экстаза разум ищущего перестает быть ограниченным и вливается в разум безграничный.
Такие описания, очевидно, отражают субъективные переживания, которые психолог должен признать действительными, даже если не может согласиться с теологическими или иными гипотезами, выдвигаемыми для их объяснения. Во время экстаза, вне всякого сомнения, появляется ощущение расширения сознания, при котором, выражаясь словами буддистов, ограниченный разум или личное эго замешается безграничным разумом, всеразумом (есть и термин сверхсознание) или, на языке психологии, безличным психическим фактором, превосходящим сознание как по силе, так и по масштабу. Ощущение отдачи себя чему-то вне эго приносит с собой чувство целостности, которое сохраняется после того, как экстатическое состояние проходит, и может иметь своим результатом дальнейшее развитие и объединение личности. В человеке сильнее выражается подлинная индивидуальность, он становится менее разобщенным и более целостным. Все это можно видеть со стороны. Испытавшему это индивиду кажется, что переменился целый мир. Это объясняется тем, что изменилась сама структура его психики. Его настроения, реакции, мысли — все его восприятие самого себя — уже не такие как прежде. Его восприятие окружающего мира также изменилось, и в результате конфликты, ранее казавшиеся неразрешимыми, теперь видятся с иной стороны. Его реакции вместо частичных, а потому не вполне адекватных, становятся объединенными, так как теперь они исходят из более глубокого и фундаментального уровня.
Переживания западных религиозных мистиков столь часто выражаются в сексуальных терминах вероятно потому, что их интересует аспект поисков целостности, символизируемый слиянием с фигурой души, анимой или анимусом. Возможно, там, где это переживание связано с дальнейшим изучением бессознательного, а участвующая в воссоединении фигура имеет тот же пол, что и сознательное эго (Мудрец в случае мужчины, Великая Мать в случае женщины), экстаз имеет иную форму.Для жителя Запада добиваться экстаза как самоцели или следовать по пути восточных йогов либо средневековых религиозных мистиков, очевидно, было бы совершенно неправильно и даже опасно. Ибо на Западе мы традиционно придерживаемся поиска истины, следуя лишь дорогой науки, и отрекаемся от обретенного на этом пути сознания только на свой страх и риск. Для того чтобы мы испытали расширение личности, являющееся результатом присовокупления безличных сил вне нашего ограниченного сознания, это переживание должно сопровождаться не отрицанием всего того, что построили наши отцы, а расширением их завоеваний. Проигнорированные ими аспекты данного переживания, в свою очередь, должны быть включены в наше мировоззрение. Другими словами, к этим странным и неизведанным областям психики мы должны подходить, основываясь на психологических научных наблюдениях. Позволяя себе соприкасаться с внутренними безличными или архетипическими реалиями, мы должны стремиться понять их и включить в свою совокупную психику.
Если индивид без оглядки погружается в экстатическое переживание и в результате временного жертвования индивидуальной сознательной позицией позволяет безличным силам психики поглотить себя, он обретает ощущение целостности, это верно; но когда он снова придет в себя, то может вернуться в прежнее состояние ограниченного сознания, безоговорочно управляемого сознательным эго, тогда как тот аспект личности, который пробудился во время экстаза, снова уйдет в бессознательное. Таким образом, его сознание окажется расколотым, и он будет жить как две отдельные личности. В других случаях, испытавший такое переживание человек, может остаться в экстатическом состоянии, полностью перейдя на уровень «высшего» сознания. Если это случится, он потеряет контакт с повседневной реальностью: отдалившись от самого себя, он может стать фанатиком или даже психически больным человеком, когда то, что ранее было его сознательной личностью, погрузится в пучину бессознательного и исчезнет из виду. Этому человеку удается избежать ощущения конфликта точно так же, как это удается индивиду, полностью идентифицирующему себя с собственной рациональной сознательной личностью и подавляющему иррациональные переживания.
Но если человеку, испытавшему экстатическое переживание, удается сохранить свою сознательную точку зрения и ее ценности и к тому же удержать хлынувшую из самых глубин психики волну, то ему придется вытерпеть конфликт, который неизбежно создадут два столь отличающихся компонента, ему придется искать способ примирить их. Такая позиция является единственной мерой предосторожности от попадания под чары безличных, демонических сил бессознательного; в этом состоит современный способ следования совету Иоанна «испытать духи». Если предпринятое усилие окажется успешным, будет заключен тесный внутренний союз, зарубцуется раскол между личностной и безличной частями психики, и индивид станет целостным, завершенным существом.