ПСИХОЛОГ ЦВИКУ всех живых существ, за исключением человека, отсутствует осознание связи между половым сношением и беременностью. Даже у людей знание может быть чисто интеллектуальным; обычно оно не является неотъемлемой частью ни стремления к сексуальному контакту, ни фактического переживания полового акта. Это особенно справедливо в случае мужчин, но не относится в такой же мере к женщинам. Материнский инстинкт настолько важен, что репродуктивное влечение может появиться в форме желания иметь детей без какого-либо внутреннего физиологического или психологического осознания стремления к половому сношению. У таких женщин сексуальный аспект репродуктивного инстинкта подавлен или недостаточно развит. Тем не менее, некоторые фригидные или полностью нечувствительные в сексуальном плане женщины страстно хотят забеременеть — странное явление, вероятно, встречающееся только в условиях современной цивилизации.
Эта ситуация имеет психологический аналог: иногда в процессе развития любви перескакивается стадия, на которой акцент фокусируется на любви к партнеру, эта стадия должна занимать промежуточное положение между детской стадией любви к родителям и родительской стадией любви к ребенку. Многие молодые люди переходят непосредственно, или почти непосредственно, из детства в положение родителя не только внешне, но и по характеру любовных отношений, которые они способны устанавливать. Например, девушка в детстве и юности сосредотачивает свою любовь на ком-то старше и мудрее себя, на том, кто может защитить и направить ее — другими словами, на реальном или суррогатном родителе. Затем она выходит замуж. Практически немедленно она либо превращает своего мужа в отца, либо принимает его за ребенка и соответственным образом поступает по отношению к нему. Переход аналогичного типа может происходить и у мужчин. Однако в связи с большей настоятельностью сексуального импульса у мужчины, этот переход встречается у мужчин не так часто, за исключением случаев, когда отношение к матери явилось особенно важным элементом в эмоциональном развитии мужчины.
.
Сам сексуальный импульс удовлетворяется совокуплением, и это отмечает завершение цикла. Но если происходит оплодотворение и начинает развиваться зародыш, в организме женщины и в ее психологическом состоянии происходят изменения. Такая физиологическая и психологическая трансформация мужчину не затрагивает; он может даже не знать того факта, что результатом акта, в котором он принимал участие, явилась беременность. Однако в случае с женщиной ситуация иная. Если она достаточно сознательна, для того чтобы критически оценивать свое субъективное состояние, то заметит, что реагирует по-новому. Ее ощущения, мысли и те глубинные импульсы, которые поднимаются из бессознательных уровней, претерпевают характерную для беременности перемену. Такая психологическая перемена связана с протекающими в женском теле физиологическими процессами. Эти процессы протекают за порогом сознания, и женщина не может ни непосредственно наблюдать их, ни контролировать; они дают знать о себе только своим физиологическим следствием. Новые психологические факторы, связанные с биологическими изменениями, также зарождаются за порогом сознания, и их действие проявляется в необычных настроениях и изменившихся взглядах на жизнь, которые совсем не зависят от возможных представлений о материнстве; они возникают сами по себе и могут казаться странными. Они составляют новое восприятие жизни.
Может наблюдаться реакция и на более глубоком уровне бессознательного. Беременность обычно высвобождает образы загадочного и архаического типа, поднимающиеся из бездонных кладезей бессознательного. Это явление связано с тем фактом, что вынашивание плода является коллективной или родовой задачей, навязываемой инстинктом для сохранения рода. В то же самое время, это и личное дело, имеющее индивидуальное значение для каждого мужчины и каждой женщины. Но с их стороны было бы ошибкой считать его исключительно личным; ибо, производя на свет потомство, они подчиняются одному из древнейших законов природы, а именно тому, что жизнь индивида должна быть посвящена не только самосохранению, но и продолжению рода. По этой причине переживание материнства приводит женщину к непосредственному соприкосновению с изначальным женским естеством, дремлющим в глубине ее, которое пробуждается, когда начинается выполнение вековой задачи воспроизведения. Эта архетипическая женщина принимает большее участие в управлении ситуацией, чем представляет себе большинство женщин. Если бы это было не так, то как бы смогла женщина, не имеющая никакого опыта или инструктажа в отношении беременности и деторождения, инстинктивно знать, как кормить ребенка в матке и как его рожать, когда придет нужное время?
Несколько неуместно употреблять слово «знать» в обсуждении бессознательных инстинктивных функций, которые может безошибочно выполнять каждое живое существо женского пола. Тем не менее, для каждой женщины, становящейся матерью, они составляют новое переживание, по крайней мере часть которого требует сознательного содействия. Она не знает, в чем заключается это содействие до тех пор, пока не наступит соответствующий момент. И тогда, у нее возникает несколько иррациональное ощущение, что она знала это испокон веков. Это неосознаваемое «знание» исходит от архетипической женщины в бессознательном, пережившей бесконечное число деторождении в далеком прошлом.
Материалы, касающиеся этого архетипа, наличествуют в большом изобилии. С самого начала истории он являлся темой мифов и легенд, демонстрирующих его действие в духовной и эмоциональной сферах, а также развитие и изменение на протяжении столетий. Свидетельства этого предоставляет нам унаследованный миром запас статуй и изображений, представляющих Великую Мать. Эти произведения искусства чрезвычайно помогают в изучении значения материнского архетипа. Фигура матери привлекала художника в человеке всех времен и народов, и он ощущал необходимость выразить в живописи и скульптуре то, что она означает для него. Своими попытками выразить эти «существенные возможности» в конкретной форме человек пытался освободиться от их внутреннего бремени и отделить себя как свободного индивида от безличного демонического инстинкта, выражаемого этим образом.
По этой причине художники изображали Мать не в личной форме, воспроизводящей сходство с их собственной матерью, а в универсальной — как Мать Землю, Мать Богиню или Великую Мать. Тот факт, что на протяжении веков создано столь великое множество изображений женщины-матери, является свидетельством страстного интереса человека к переживанию женщины как существа, вынашивающего и вскармливающего жизнь. Представляем ли мы себе ее как мать или просто называем символом плодородия, — остается фактом, что женщина как создательница и кормилица жизни имела потрясающее значение для человечества. Художники стремились сотворить общий, универсальный образ женщины, который бы воплощал в себе присущие ей силу и влияние: каждый пытался запечатлеть свой внутренний образ этого аспекта женственности.
Глубокий инстинкт заставлял человека отразить в долговечной форме (в основном в камне) образы самых важных переживаний. Совершенно естественно, что наиболее часто воспроизводились образы, олицетворяющие человеческие переживания наиболее общего или универсального характера, так называемые архетипические образы. Ибо архетипы сформированы в результате накопления бесчисленных реальных переживаний, пронизывающих всю историю человеческой расы. Они служат психологическими аналогами инстинктов, выступая, так сказать, инстинктивными паттернами. Один из самых фундаментальных архетипов — это образ матери. Воспоминания о матери универсальны и простираются в глубокое детство каждого индивида. Мать была самым важным и неизбежным фактом в жизни ребенка задолго до того, как отец начал играть какую-либо существенную роль. Воспоминания о матери уходят своими корнями в самую отдаленную родовую память. В ранних обществах семья состояла из матери и детей; отец был лишь приходящим гостем. Так, для расы, так же как и для ребенка, мать представляется тем, «кто всегда рядом». Она служит извечной, нескончаемой, изначальной первопричиной.
Соответственно, мать или зрелая женщина является универсальным персонажем почти всех мифологий. Иногда почитаются мать и дочь, как в греческом поклонении Деметре и Персефоне; временами — это мать и сын, например, Иштар и Таммуз, Афродита и Адонис; или изредка — бабушка и ее внук-герой, как в некоторых мифах американских индейцев. Самые ранние религиозные обряды человечества в значительной мере связаны с этой Великой Матерью, ее делами, атрибутами и отношением к людям. Тот биологический факт, что мать служит источником жизни на физическом уровне представляет собой, вероятно, самую раннюю форму архетипического образа, вошедшую в религиозный ритуал. Однако религиозные символы не являются неизменными и твердо установившимися на все времена. В ходе длительных стадий истории они подвергаются очень медленному изменению, тесно связанному с эволюцией культуры. Трансформация символов соответствует психологическому развитию людей, протекающему по мере модификации инстинктов, осуществляющейся на протяжении столетий в процессе, названном Юнгом психизацией.
Аналогичное изменение претерпевают символы, появляющиеся в сновидениях современных индивидов. В переходный период, например, в процессе анализа, архетипические образы часто возникают в сновидениях и фантазиях в довольно архаических формах. Это указывает на активацию в психике древних или глубоко укоренившихся в психической структуре проблем или тем, требующих внимания. Например, когда отношения с родителями развиваются не должным образом и индивид начинает понимать, что его продвижение вперед блокируется, в сновидениях начинают появляться архетипы родителей. Поначалу они могут возникать под маской современности; но если проблема не может быть разрешена на этом культурном уровне, то встречающиеся в сновидениях и фантазиях образы начнут принимать все более и более отдаленные и архаические формы. Сперва в содержании сновидения может быть представлена реальная мать, затем бабушка и наконец образ обобщенной пожилой женщины. Это может быть старуха из прошлого, возможно, старомодная крестьянка или средневековая фигура. Иногда этой фигурой выступает мифологическая старая карга, едва сохраняющая человеческий облик и отличающаяся архаическим или диким поведением.
При подобных обстоятельствах проблема должна разрешаться более фундаментально. Такой индивид не способен принять психологическое мировоззрение своего поколения. Он должен вернуться к психическим истокам и повторить в своих переживаниях историю расы. Этот процесс может протекать бессознательно, в сновидениях или фантазиях, не понимаемых человеком. Но вся ценность данного процесса не может быть усвоена, если повторение не переживать сознательно, ибо уроки прошлого способствуют осуществлению адаптации к современной жизни только посредством сознательного понимания. Именно это и происходит с моими клиентами в процессе психоанализа.
Индивид, неспособный безоговорочно обосноваться на стадии, достигнутой его поколением, должен самостоятельно прожить долгую историю развития человечества и прийти к психической цивилизованности путем сознательного процесса. Поскольку он не разделяет культурного развития своей эпохи, которое ко многим приходит совершенно естественно как унаследованный дар, то ему необходимо добиться этого уровня культуры собственными усилиями. Развитие должно стать индивидуальным достижением. Этот процесс соответствует психической эволюции, способствовать которой предназначены религиозные инициации. В некоторых религиозных системах такой воспитательный процесс разработан лишь приблизительно; однако в других, особенно на Востоке, достигнута весьма высокая степень специализации. На практике обнаружено, что выделяемые этими системами уровни сознания, соответствуют стадиям развития, через которые проходит индивид в процессе психоанализа, вдобавок, используемые в религиозных ритуалах символы часто удивительным образом соответствуют тем, что появляются в сновидениях и фантазиях в ходе психоанализа.
Отношение индивида к матери — это один из решающих факторов психологического развития, ибо ранние отношения с матерью означают зависимость, потому что для ребенка она представляет женскую сторону жизни. Мать представляет принцип привязанности, чувственных ценностей и любви. Юнг назвал его принципом эроса. До тех пор, пока эрос находится под влиянием матери и символизируется ее образом, он продолжает оставаться неразвитым. Ибо, когда чувственными ценностями наделяется мать, инициатива неизбежно принадлежит ей. Ребенок выступает лишь реципиентом чувства, а не его инициатором, и поэтому не исследует и не развивает потенциальные возможности своего характера. Для человека, чье отношение к матери осталось неизменным и не вызывающим возражений, любовь означает не «Я люблю», а «Я любим». Способность любить как зрелый человек можно обрести только после того, как индивид избавится от детской привязанности к матери. До тех пор, пока будет нуждаться в материнской любви, он будет оставаться зависимым. Если он не может сам дарить любовь и теплоту чувств, значит он не способен ни к какой личной инициативе в сфере любви. Его позиция может казаться доминирующей, ибо он требовательный реципиент — «семейный божок», которому мать всегда готова услужить. Но его любовная жизнь скована априорной близостью с матерью — которая, будучи первой, определила условия, регулирующие весь мир ребенка.
Повзрослев, такой ребенок может оказаться в достаточной мере приспособленным к жизни вне семейного круга и даже выработать высоко дифференцированное отношение к интеллектуальной и мужской стороне жизни, где он вполне компетентен. Однако в своих эмоциях он склонен оставаться весьма инфантильным, ибо ему не удалось освободиться от материнской зависимости. Такое состояние настолько распространено, что многие люди едва ли осознают его существование. Представление зрелых мужчин и женщин о связи между ребенком и матерью как об идеале любви можно назвать почти нормальным. Однако хотя такие отношения абсолютно приемлемы для детей, они едва ли соответствуют эмоциональным нуждам взрослых. До тех пор, пока эрос остается под влиянием матери, мужчины и женщины не могут представить себе нового идеала взаимоотношений, не говоря уже о том, чтобы наладить их в реальности.
Следует помнить, что предшественником эмоции, называемой нами любовью, является не сексуальный инстинкт и не отношения между половыми партнерами, а материнский инстинкт и отношение матери к ребенку. Если это отношение не будет позитивным и не будет развиваться благоприятным образом, вся жизнь взрослого человека будет затруднена отсутствием фундамента, на котором он смог бы выстроить свои последующие взаимоотношения. Материнская забота о потомстве, даже среди животных, несла в себе зачатки любви задолго до появления каких-либо отношений между зрелыми представителями противоположных полов — не считая мимолетных сближений с целью полового удовлетворения. Совершенно справедливо, что такая забота, будучи не более чем биологическим побуждением, основывалась на идентификации с потомством; тем не менее, в ней можно видеть верные признаки предшественницы любви.
В древние времена, как и в некоторых примитивных племенах сегодня, половой контакт сопровождался не нежностью, а борьбой. В сексуальной игре искушенных любовников элемент борьбы часто присутствует как инстинктивный признак, обычно проявляющийся в виде игры вследствие психической модификации инстинкта. Тем не менее, он все равно еще несет на себе отпечаток более примитивного и дикого прошлого. Даже современные, так называемые цивилизованные личности могут обнаружить в себе скрытые элементы садизма или мазохизма, вытесненные в бессознательное и ожидающие лишь момента половых сношений, чтобы проявить себя.. Когда в человеческой эволюции появилось устойчивое спаривание, возникла определенная преданность по отношению к партнеру. Однако вначале такой союз заключался в большей мере для защиты потомства, а не из-за эмоциональной связи в паре. Даже теперь в браке, где умерла любовь, муж и жена могут решать семейную проблему, ставя во главу угла потребности детей, в ущерб своим желаниям или требованиям ситуации. Ибо любовь, известная нам сегодня, выросла из отношения матери к ребенку, и с самого начала она была любовью матери к ребенку, а не любовью ребенка к матери.
Однако на своем самом примитивном уровне — среди необразованных аборигенов какой-нибудь отсталой страны или у якобы цивилизованных и развитых жителей Запада — любовь матери к собственному ребенку является бессознательной инстинктивной реакцией. Это пока ещё не реальная забота об отпрыске как отдельном существе; такая любовь скорее основывается на идентификации. Мать реагирует на своего ребенка так, как если бы он все еще оставался частью ее собственного тела, как это было в период беременности. Ребенок — это часть ее, она любит его так же, как любит себя и распоряжается им по своему усмотрению. Если младенец кажется ей лишним, она может бросить его или убить так же легко, как при иных обстоятельствах может пожертвовать собственным благополучием или даже жизнью ради его защиты.
По этой причине архетипическая фигура матери в самых примитивных мифах и скульптурах изображается огромной, всемогущей и подавляющей. Соответственно, практиковавшиеся в связи с ней ритуалы были направлены не на поиск любви, а на умиротворение. В этих мифах мать представлена в ее варварском или животном аспекте, крайне отталкивающем для цивилизованных людей. С другой стороны, сегодня мы нередко слышим, как отчаявшиеся матери бросают или убивают нежелательных младенцев даже в развитых странах. А при близком знакомстве с неприглядной стороной семейных историй обнаруживается, что так называемые отвергнутые дети вырастают даже в ситуациях, когда физическое и материальное благополучие ребенка всегда служило объектом пристального внимания. В сновидениях таких детей или мужчин и женщин, вырастающих из них, обнаруживаются следы архетипической, первобытной матери. Ибо она оказала намного большее влияние на их психологическое развитие, чем показная сознательная позиция реальной матери, забота которой о их счастье и здоровье была поверхностной.
Существуют и другие случаи, когда, несмотря на отсутствие подобных переживаний в детстве, образ матери все же появляется в сновидениях в негативной форме. Часто это проявляется тогда, когда индивид стоит перед новым начинанием, но его удерживает детская потребность в одобрении или поддержке. В такой момент ему может присниться старая колдунья, убивающая и поедающая маленьких животных, мгновенно превращающихся в человеческих младенцев. Это его собственные жизненные усилия поглощаются архетипической матерью, представляющей бессознательный источник, от которого не удалось освободиться.
На протяжении многих веков человек пытался каким-то образом изобразить этот источник — темную пучину, из которой он появился как отдельное существо. Его всегда завораживала полость женской утробы, откуда выходит ребенок, омываемый там изначальными водами. Таинство рождения, казалось, хранит в себе секрет самой жизни — жизни и тела и духа. Это таинство олицетворяется как беременной женщиной, так и женским чревом. Поэтому большому округлому камню часто поклонялись как матери, а темная пещера или круглое здание использовались в качестве аналога женской утробы, где можно было разыгрывать таинство второго рождения. Встречается множество каменных форм, представляющих Мать Богиню. Иногда это просто закругленный конус; или же на его вершине может находиться шишка, а по бокам располагаться выпуклости или поперечины, так что он грубо напоминает человеческую фигуру и имитирует каменную женщину.
В прошлые времена подобным каменным матерям приносили в жертву человеческих младенцев. Мать Богиня, дарительница жизни и плодородия, хранительница рожениц, является одновременно Ужасной Пожирательницей и Смертью. Она представляет компульсивное влечение порождать жизнь, независимое от воли и функционирующее в женщине совершенно слепо. После того как молодое потомство покидает ее чрево, она кормит его грудью и лелеет, пока к этому ее побуждают собственные биологические влечения; но впоследствии ни само потомство, ни его благополучие ее не беспокоят. Для нее оно существует только лишь как средство реализации собственных инстинктов. Таких, чисто биологических матерей, много и в современном обществе. Иногда у них на короткое время пробуждается сознание, тогда некоторые спешат к психологу или психотерапевту, но долго не задерживаются, сознание слишком слабо, чтобы противостоять бессознательным импульсам. Припоминаю случай обращения тридцатипятилетней женщины, матери троих детей, которые воспитывались их отцом и ее свекровью, ибо эта женщина даже забывала, что они у нее есть. Ее запрос просто удивил, она просила меня помочь ей обмануть мужа и свекровь, чтобы забрать детей к себе, хотя до этого просто оставляла их без присмотра, без продуктов, и могла уехать надолго куда-либо. Сама она была последней дочерью матери-героини, в которой было пятнадцать детей, многие из них умерли в младенческом возрасте.
В кельтских странах Мать Богиню представлял большой каменный котел, над которым свершались человеческие жертвоприношения. Умерщвление жертв — обычно это были плененные воины, а не младенцы, которых во фригийском ритуале приносили в жертву родители — возлагалось на верховную жрицу. Когда в жертву приносились младенцы, считалось, что богиня впитывает их кровь, которая восстанавливает ее собственное плодородие. В кельтских жертвоприношениях кровь жертв, убитых над котлом, представляющем утробу Великой Матери, служила еще одной цели, так как котел становился некоторого рода крестильной купелью. Предполагалось, что искупавшиеся в нем люди наделялись вечной жизнью, тогда как испившим из него крови даровалась благодать озарения. Этот символизм знаком нам по христианскому таинству крещения. В старых церквях купель имеет форму выдолбленного камня. Предполагается, что погружение в эту купель наделяет участника обряда бессмертной душой, аналогично представлениям о том, что погружение в кельтский котел воскрешает умерших или дарует вечную жизнь. Идея матери, первоисточника жизни тела, здесь развивается в идею божественной матери, дарующей бессмертный дух бренному существу, которое в результате погружения в живительные воды купели рождается вторично.
Представляющий мать символ претерпел изменения и в Египте. Амфора с водой символизировала Мать Исиду, чьей эмблемой был амулет, вероятно, представляющий льняной бант, завязанный так, что он очень напоминал каменную Великую Мать. На празднестве эту амфору с водой несли перед огромным изваянием фаллоса Осириса. Она символизировала женский созидательный принцип, матку, а вода в ней представляла влагу, дарующую плодородие. Но Исида была не только матерью, дарующей жизнь. Некоторые элементы из легенды о ней указывают на негативный аспект матери. Например, дважды в своей жизни она с большой нежностью выхаживала укушенных змеей, которую она сама же сотворила для нападения на них. Это свидетельствует о материнском инстинкте, во что бы то ни стало требующем какого-нибудь объекта материнской опеки. Этот инстинкт примитивен, следование ему может даже ранить объект любви, если в результате он окажется в руках матери подобно беспомощному младенцу. Непреодолимое влечение матери кого-нибудь лелеять и воспитывать может привести к возникновению потребности, в ходе разрешения которой будут удовлетворяться ее собственный инстинкт и страстное стремление.
Мать, в самый древний период представляемая холодным твердым камнем, в более цивилизованные времена символизируется животворной водой. Эта перемена соответствует эволюции материнского импульса. В самый отдаленный период материнство представляло собой не более чем биологический факт. Ребенок оберегался просто как часть матери. Мягкость, нежность и любовь не считались добродетелью; если такие чувства существовали вообще, то их, вероятно, принимали за слабость. Преобладала дикость, грубость и несгибаемость бессознательного функционирования. Однако шаг за шагом, с постепенной модификацией материнского инстинкта, появилась доброта. Мать стала заботиться о своем ребенке и его благополучии независимо от собственного. Ребенок стал осознаваться как нечто обособленное: он обрел определенные индивидуальные права и не приносился полностью в жертву инстинктивным запросам матери. Мать Исиду, достопамятную своей любовью и тоской по умершему Осирису, представлял не камень, а амфора с водой, хотя ее собственная эмблема напоминала множество священных камней культа матери примитивных культур.
На следующей стадии амфору заменил кубок с духовным напитком. Мать из первоначальной дарительницы физической жизни превратилась теперь в дарительницу жизни на духовном уровне. На этот переход уже указывал символизм кельтского котла — предшественника Святого Грааля из Артурова цикла. Форма самого Грааля варьирует. Определенно и наверняка нам никогда не сообщают, что же он собой представлял. Часто — это камень с магическими свойствами, или блюдо, дававшее каждому его любимую еду; иногда — это чаша с нектаром богов или котел, способный возвращать к жизни умерших. В средневековых вариантах этих историй Грааль обретает форму христианского символизма и представлен чашей, которой пользовались во время Тайной вечери. В чаше находится копье, с него все еще стекает кровь. Этим копьем римский сотник Лонгин пронзил тело Христа. Изнутри чаши струится неземной свет. Это кубок, превратившийся в божественный сосуд с эликсиром бессмертия, в непревзойденное сокровище. Существует и современный миф на эту тему, как продолжение мифа средневековья. Он сообщает, что после разгрома фашистской Германии в 1945 году чашей завладел СССР, а копьем США, так произошло разделение мира на западный и восточный. А Гитлер хранил их в разных местах: чашу на востоке Германии, копье на западе Германии. Добыто это якобы было в Тибете специально посланными немецкими экспедициями, состоящими только из чистокровных арийцев. И должен был наступить момент, когда чашу и копью нужно было свезти в одно место, тогда можно было получить власть над всем миром, но Германия потерпела поражение раньше этого времени.
В смутные времена далекого прошлого Богиню Мать символизировало животное — подтверждение того факта, что у людей материнский импульс мотивируется животным инстинктом. Чем глубже во времени мы прослеживаем образ матери, тем ближе подходим к животной концепции. Артемида какое-то время была медведицей; Кибела — львицей, так же как и Атаргатис; Геката, богиня Луны — трехглавой собакой; а Исиду отождествляли с Хатхор, богиней-коровой. В последующие столетия, когда широкое распространение приобрела эллинизированная форма египетских мистерий, Осирису, богу Луны и супругу Исиды, в Серапеуме поклонялись в облике священного быка Аписа. Сперва бог выступает животным. Позднее он сопровождается животными. Еще позднее животная сущность бога представлена маской, которую он носит. Даже сегодня американские индейцы, изображая богов в своих ритуальных танцах, надевают маски животных.
Психологическое значение этой постепенной перемены понятно. В далеком прошлом материнский инстинкт по своему характеру был всецело животным. Мать, будь то звериная или человеческая, при определенных обстоятельствах могла отдать собственную жизнь, защищая потомство; в другой ситуации она с такой же легкостью могла убить и съесть его. Такая жестокость была полностью инстинктивной и бессознательной; в ней не было никакого эготизма или себялюбия. Однако с развитием цивилизации материнские эмоции выросли в нечто, приближающееся к тому, что называется любовью.
Великая Мать — почти повсеместный религиозный символ. Этот факт отражает универсальность проблемы, присущей отношению человека к собственной матери, а также его зависимости от безличный или архетипической матери, источника самой жизни. Ибо если его жизнь время от времени не будет обновляться контактом с ее инстинктивными истоками, она зачахнет. Его тело должно восстанавливаться во сне, а дух — погружением в темные течения, протекающие за пределами понимания сознательного интеллекта. Его устремление к материнским глубинам служит выражением потребности обновления; но в то же время оно является и угрозой, опасностью на его пути. Ибо в этих глубинах он может затеряться сам, вместе со своими проблемами и конфликтами; может обрести вечный покой, растворившись в изначальных водах бытия. Но это означает смерть для сознательной личности.
Часть проблемы, связанной с этим безличным источником жизни, остается. Но та ее часть, что связана с детским отношением к собственной матери, должна разрешаться, уступая местопроблемам и реакциям взрослой жизни. Детство — лишь переходная стадия. Ребенок вырастает и сам становится родителем. Таким образом, проблема детей и родителей постепенно меняет полярность. На физиологическом уровне это изменение в большинстве случаев происходит без особых осложнений; соответствующая психологическая трансформация зачастую отстает. Несмотря на это, у девушки двадцати с небольшим лет, независимо от того есть у нее дети или нет, начинает развиваться материнский комплекс. В ней начинает психологически выражаться женственность, и не только пробуждением архетипа партнера, но и действенностью образа матери — взрослея, она должна стать матерью внутренне.
Проблема ребенка и его усилий освободиться от матери очень подробно обсуждается современными психологами и психотерапевтами. Тогда как проблема женщины и ее отношения к собственному материнскому инстинкту, несмотря на ее значимость, не удостоилась большого внимания. Когда архетип матери, представляющий женскую сущность, проявляется в современной женщине в своей наименее развитой форме, то есть, просто в виде биологической функции рождения и выращивания потомства, в отношениях женщины к своему сексуальному партнеру скорее всего будет превалировать инстинктивная тяга к материнству, а не сексуальное влечение. Ее действиями и эмоциями будет управлять стремление иметь детей независимо от того, будет ли оно осознанным желанием или просто инстинктивным импульсом. Если она поддастся этому сугубо материнскому импульсу, то, вероятно, вынуждена будет искать отношений с мужчиной, даже не любя его, а брак с ним будет просто возможностью забеременеть. Она может вступать с ним в половые сношения исключительно в целях зачатия ребенка.
Мужчина не всегда распознает подобную стратегию и не замечает хладнокровной эксплуатации собственных чувств ради удовлетворения безличного инстинкта. Мужчина не чувствует, что его используют, напротив, его может привлекать подобная позиция женщины: он может считать ее милой и благородной, и даже идеализировать недостаток естественной сексуальности, который часто сопутствует такой некомпенсируемой власти материнского инстинкта, принимая его за свидетельство духовности или бескорыстия. «Любви» такой женщины в действительности недостает подлинного чувства, и вполне вероятно, что ее отношение к ребенку, явившемуся результатом такого, союза, также будет эгоистичным и эгоцентричным. Если желание иметь детей оказывается лишь выражением инстинкта, исключительной целью которого является удовлетворение биологической потребности, и если это желание не будет иметь содержательной сознательной связи с совокупной личностью женщины, то оно будет лишено психологической или эмоциональной ценности. Такая женщина может оказаться в демонической власти материнского инстинкта, вынуждающего ее вынашивать детей, которых впоследствии будет считать лишь своим придаткам, личной собственностью без индивидуальных или человеческих прав.
Женщина, находящаяся на ранней стадии развития, метафорически выражаясь, пожирает своих детей. Неподконтрольная сила побуждает ее к эмоциональной подпитке за счет тех, на ком она сосредотачивает материнскую заботу и внимание. Она выглядит в высшей степени нежной и заботливой, но всегда остается сомнение: не ищет ли она в действительности эмоциональной пищи. Она процветает в своем «самопожертвовании», тогда как объекты ее благодеяний часто слабеют и увядают. В таком случае материнский импульс действует наподобие каменной матери далекого прошлого. Нет необходимости говорить, что сама женщина так называемого «очень материнского» типа не осознает реального характера собственных импульсов. Она убеждена, что ее мотивы вполне сердечны и альтруистичны. Однако истинная сущность ее участия часто обнаруживается, когда объект опеки становится независимым и больше не нуждается в ее заботе или же переносит свою зависимость на кого-нибудь другого. Если «любовь» женщины представляет собой искреннее расположение к ребенку, то она будет продолжать любить, даже потеряв права на него. Однако, если враждебность и негодование пробуждаются, когда дитя перестает цепляться за подол ее платья, то мы должны подвергнуть сомнению основу привязанности. Если мать не способна расстаться со своим ребенком, даже когда ему приходит время начинать собственную жизнь, она будет отчаянно пытаться удержать его, возможно, выдвигая внешне разумные причины, стараясь помешать его уходу или ссылаясь на собственное незавидное положение, либо же прибегая в качестве последнего средства к традиционному сетованию, что это горе доведет ее до седых волос и сведет в могилу.
Когда ребенку удается вырваться на волю — в ответ на реальную внешнюю необходимость или перейдя к вызывающей бунтарской позиции — мать, неспособная примирить естественное горе, вызванное расставанием, с собственным, равно естественным желанием психологического роста и развития ребенка, начинает яростно противиться судьбе. Ее эмоциональное расстройство, вызванное ренегатством ребенка, может инициировать серьезный психологический кризис. Женщина, казавшаяся до этих пор сильной, «донором», может эмоционально сломаться или впасть в невротическое состояние, и это совершенно ясно покажет, что ее так называемая любовь касалась не действительного благополучия ребенка, а ее собственного эмоционального удовлетворения. Исходя из этого, понятна ее решимость помешать разлуке. Ее материнство может удовлетворить только осознание эмоциональной зависимости ребенка и реагирование на нее: она настолько же зависима, как и он. Такая «осиротевшая» мать стенает: «В моей жизни -больше нет смысла. Я никому не нужна».
В самых ранних и наиболее архаичных символизациях Мать Богиня требовала жизни детей, ибо только их пожиранием могла поддерживать свою жизнь. Ритуал жертвоприношения сына в намного более поздних мистериальных культах античности основывался на мифе о жертвоприношении, принесенном Богиней-Матерью, однако здесь оно имело совершенно иное значение, так как цель состояла в освобождении человеческой матери от компульсивной силы инстинктивной привязанности к ребенку. Впечатления или переживания, посредством которых современная женщина может избавиться от варварского аспекта инстинкта, соответствуют этому ритуалу, где богиня жертвует своим сыном, отпуская его, или, в более позднем варианте, даже заставляя его уйти на свободу: она добровольно отказывается от ребенка и от его зависимости и остается наедине со своим горем.
Ритуальное жертвоприношение сына, составляющее центральную тему тайных учений Ближнего Востока, касающихся Великой Матери, имеет иную форму. Знаменитые легенды, описывающие ее, опять же демонстрируют эволюцию и постепенную модификацию материнского инстинкта на протяжении столетий. Самая ранняя из этих легенд повествует о фригийской богине Кибеле, влюбившейся в своего сына Атгиса. Однако он полюбил другую девушку, царскую дочь, и мать, рассвирепев от ревности, наслала на него безумие. После чего Аттис оскопил себя под сосной — символом Великой Матери — и умер, истекая кровью. Но в другом варианте мифа говорится, что его убил вепрь — животная форма самой Кибелы. Адониса, юного любовника Афродиты, которого богиня с пеленок растила как собственного сына, убил медведь, — служивший одно время ее олицетворением — когда она пассивно сидела рядом.
В этих легендах мать любит свое дитя, но не хочет ни с кем делить его. Ему не позволено уйти, и мать готова в ревнивой ярости скорее убить его, чем потерять. В подобном духе Иштар приговорила собственного сына Таммуза к ежегодной смерти, а Исида не позволила казнить своего врага, Сета, убившего ее мужа, Осириса, и ранившего ее сына, Гора; в результате он остался жить и повторил свое вероломное нападение. В каждом случае мать допускает смерть своего сына или юного любовника, или даже непосредственно вызывает ее, а затем скорбит о своей утрате. К сожалению такое происходит не только в легендах: знаю много подобных случаев в жизни современных матерей и их сыновей.
В наиболее варварские времена Мать Богиня пожирала человеческих младенцев, принесенных ей в жертву. Последующие богини не требовали смерти детей своих поклонников. Вместо этого они жертвовали собственными сыновьями. Архаический материнский инстинкт все еще продолжал функционировать у них автономно, так как они не противились гибели собственных сыновей, — но впоследствии они оплакивали утраченных любимцев. Тем не менее, если запускающие инстинктивную реакцию условия возникают вновь, богини повторяют свое смертоносное действо. Эти мифы отображают трагическую дилемму, с которой столкнулось человечество. Как говорит Павел: «Я делаю то, что не должен был бы делать». Кажется, будто эти несчастные богини просто не могут усвоить урок — точно так же как человечество, несмотря на весь ужас кровопролития, не в состоянии отыскать пути избавления от войн и нескончаемой бойни.
И библейская история также разворачивается на восточном побережье Средиземноморья. И снова мы встречаемся с девственной матерью горячо любимого сына. Он должен покинуть ее, чтобы наставлять на путь истинный человечество. Она всеми силами пытается удержать сына, но он должен продолжить дело отца, и мать сдается. Когда же сын попал в немилость к властям и его казнили, мать вместе с другими любившими его женщинами стоит у креста и оплакивает его смерть. Мария, в свою очередь, также известна как Великая Мать; но она отличается от своих предшественниц тем, что ее отношение к сыну характеризуется сочувственной нежностью и добровольным содействием его миссии В каждом из этих примеров сын отправляется в иную сферу, чтобы пойти по пути, предначертанному судьбой, без участия матери. Он — ее ребенок, но вынужден оставить ее, и она не осмеливается удерживать его. Таким образом, она освобождается от привязанности к собственному ребенку. Или, выражаясь несколько иначе, она избавляется от идентификации с ролью матери.
В мифе эта идентификация матери с ребенком должна быть разрушена посредством удаления сына в результате фактической смерти. В наше время многие женщины приносят такую жертву, отпуская сыновей бороться за нечто более ценное, чем сама жизнь. На психологическом уровне подобную жертву должны принести все женщины, чтобы не оставаться во власти слепого инстинкта. Современная женщина не предает своего сына смерти, она должна «убить» или забыть свои притязания, не требовать, чтобы тот оставался ребенком, ориентированным только на нее, и позволить ему пойти своей жизненной дорогой. Именно таким способом женщина должна бороться с аспектом материнского инстинкта, побуждающим ее считать потомство личной собственностью, которой она вольна распоряжаться по собственному усмотрению ради удовлетворения своих пожеланий. Кажется, что такое психологическое жертвоприношение имеет столь же высокую цену, как и фактическая смерть сына. С его помощью преодолевается навязчивый, нечеловеческий аспект материнского инстинкта каменной матери: этой жертвой женщина обучается давать, не требуя отдачи, и находить в этом удовлетворение. Таким образом осуществляется новый шаг в психической модификации инстинкта, соответствующий последовательности символов Великой Матери — от выдолбленного камня к амфоре и сосуду с живой водой.
Достигшая этой стадии внутреннего развития женщина продвинулась далеко вперед в разрешении проблемы взаимоотношений матери и ребенка. Однако у средней женщины современности материнский инстинкт, как правило, еще не достиг подобного уровня. Традиционный образ жизни внешне соответствует этому идеалу, но освобождение сына обычно не достигается. Большинство современных женщин стремится соответствовать этому идеалу путем совершенствования инстинктивного материнского чувства с помощью эго-сознания и вытеснения неприемлемых элементов. Это состояние представляет наивысшую, доступную лично для них стадию культуры. Однако существует множество женщин, которых не удовлетворяет такое решение проблемы, ибо они понимают, что необходимость играть роль матери может помешать их желанию стать целостным индивидом. Они осознают, что материнский инстинкт должен занять свое место как единственный фундаментальный мотив, на котором основывается целостная человеческая личность. Такое осознание может привести к чрезвычайно болезненному психологическому конфликту, либо стать причиной плохого состояния здоровья. В таких случаях образы, появляющиеся из бессознательного в сновидениях и фантазиях, могут дать понять культурной женщине, что за внешней благожелательностью глубоко внутри нее дремлют импульсы и эмоции, характерные для каменной матери, и что они даже могут мотивировать ее внешне самоотверженные действия. Именно эти неприемлемые импульсы служат причиной несчастья или невроза.
До тех пор, пока женщина считает свой материнский инстинкт приятным, ее не беспокоит его компульсивность. Ибо доброта и благородство возвышают ее в собственных глазах и вызывают уважение у людей ее круга. Но осознав лежащую в его основе сущность, женщина уже больше не может гордиться своей так называемой добродетелью. Действительная любовь к объекту, желание любить ребенка ради него самого, которое есть у большинства женщин, вступают в прямой конфликт с желанием обладать и повелевать им. То есть, потребность быть самой собой, стать целостной, противостоит материнскому инстинкту. Ибо эти импульсы противоречивы; если женщина не может избавиться от идентификации с собственным ребенком (то есть с функцией или ролью матери), они будут нейтрализовывать друг друга или создадут неразрешимый конфликт. Ибо роль матери представляет собой архетип — древнюю внутреннюю каменную мать.
Когда женщина подобным образом идентифицируется с ребенком, она отказывает ему в праве быть отдельной личностью со своей собственной индивидуальностью. В то же время ее индивидуальность будет столь же стесненной и несвободной, как и у него. Ее судьба и задача выходят за' рамки материнской функции, а также обязанностей и переживаний, которые, по сути дела, дети не могут разделить с ней. Отказывая своему ребенку в праве быть самим собой, она лишает себя той же привилегии. Поэтому приходит время, когда мать должна пожертвовать сыном — не только внешне, позволяя ему ступить на свой путь, но и на более глубоком, духовном уровне.
Эту жертву современная женщина может осуществить, отказавшись идентифицироваться с ролью матери. Когда она относится к ребенку так, как взрослые люди относятся друг к другу, она «жертвует сыном». В глазах многих матерей этот акт кажется крайне предосудительным. Довольно часто женщина, пребывает в заблуждении, считая похвальным то, что она отказывает себе во всем, давая больше своим детям. Требуется значительный инсайт для понимания того, что это лишь привяжет детей к ней и помешает развитию их индивидуальности. Кроме того, это будет означать, что ее погубят не дети, а внутренний архетип матери, ее собственный бесконтрольный материнский инстинкт.
Если она откажется подчиниться примитивным импульсам и для того, чтобы освободиться от их влияния, противопоставит свое эго безоговорочным требованиям материнского инстинкта, возникнет новая проблема. Если эго насильственно займет место материнского инстинкта, присвоив его энергию в неизменном виде, женщина станет деспотичной матерью; ибо в этом случае материнский инстинкт объединится с инстинктом власти. Эта реакция может представлять инстинктивную попытку женщины освободиться от материнского архетипа, во многом аналогичную тому, как некоторые женщины цепляются за материнство и роль матери как за средство избежать притязаний секса. Но для собственных детей женщина нечто большее, чем мать, как и для мужчины она нечто большее, чем сексуальный объект. Как целостный организм она реагирует на оба типа этих инстинктивных импульсов, но ей следует выработать свое отношение к ним, а не беспомощно поддаваться их господству. Инстинктивная энергия может стать доступной для развития сознательных ценностей личности только после трансформации.
Сама мать может достичь стадии личного развития, позволяющей ей отказаться от привязанности к собственному ребенку, но если сын или дочь не подвергнутся соответствующему развитию, то они не смогут избавиться от детской зависимости, ибо намного легче оставаться ребенком, чем пускаться навстречу всем опасностям, которые подразумевает свобода. Поэтому необходимо, чтобы и ребенок прошел посвящение, включающее ритуальную или жертвенную смерть. Он переживает эту смерть в том, что касается его собственной матери, и таким образом освобождается от детской привязанности к ней, возрождаясь как дитя всеобщей матери, матери земли, матери его физического тела, которая в результате этого акта становится матерью его духа, ибо она — это и небесная мать. Древние представляли себе подобное возрождение вполне конкретным образом. Об этом свидетельствуют изображения фараона, где его, взрослого мужчину, кормит грудью Мать Богиня — Хатхор, как небесная корова, или Исида, Великая Мать в ее человеческой форме.
Мать-Природа не только дарует жизнь, но и отнимает ее. Она и плодовита, и жестока. Ее законы направлены на продолжение существования рода. Молодые особи важны, поскольку представляют новое поколение. Тем не менее, если многие из них умрут, на смену им всегда придут другие. Как индивиды они очень мало значат в глазах Матери Природы, создающей живые существа в большом изобилии, а затем всех уничтожающей. Таков естественный ход событий. Эта двойственность Матери Природы неизменно находила свое отражение в культах Великой Матери. Она была как черной, так и белой, как разрушающей, так и созидающей. В современной культуре мы пренебрегаем темной или неприглядной стороной материнского инстинкта и обращаем сознательное внимание только на благожелательный, лелеющий, бескорыстный аспект. Однако, если доброта женщины обусловлена идентификацией с лучшей стороной материнского инстинкта, в то время как его темный, жестокий аспект подавляется, порой она будет проявлять жестокость, даже если ею будет двигать лишь самый искренний, по ее мнению, альтруизм.
Необходимо понимать тот момент, что хорошим или плохим, добродетельным или порочным является не инстинкт, а человек. Инстинкт — демоничен, он выходит за пределы сознательной личности. Он действует в женщине и через нее, а ее задача заключается в том, чтобы отделиться от его побуждений и установить с ним содержательный контакт. После чего женщина будет добровольно служить жизни, подчиняясь требованиям инстинкта и содействуя его целям; и тогда действие трансформированного инстинкта будет нести жизнь, а не смерть. Желание иметь детей и защищать их уже не будет функционировать просто как биологическое влечение, которое может подавить все порядочные человеческие чувства и заставить игнорировать все иные цели, оно займет соответствующее место в ее совокупной личности.
Но основательная трансформация инстинкта может быть осуществлена только посредством тренировки и ценой серьезного конфликта и страданий. Материнский инстинкт не является исключением из правил. Для того чтобы люди не голодали, необходимо обуздать жадность; дабы не испытывать духовного голода, следует взять под контроль плотские побуждения; для того чтобы между противоположными полами возникла любовь, требуется усмирить вожделение; и аналогичным образом, для того чтобы мать не лишила сына права на собственную жизнь, необходимо разрушить ее инстинктивную идентификацию с «плодом собственного чрева». Трансформация материнского инстинкта включает «пожертвование сыном». Такая жертва требовалась от матери всегда.
Она имеет несколько стадий, начиная с момента рождения ребенка вплоть до достижения им зрелости. Если мать шаг за шагом добровольно не осуществит это жертвоприношение, то не сможет избавить ребенка от обоюдной привязанности друг к другу. Интересный обычай, связанный с этим аспектом материнского переживания, существует во многих районах Индии. В день своего рождения мать вместо причитающихся ей поздравлений и подарков сама должна отдать жрецу самую дорогую свою собственность — в знак того, что однажды ей придется расстаться со своим сыном. Это служит ей напоминанием о том, что в роли матери женщина полностью не распоряжается собственным ребенком и не может требовать вознаграждения для себя. Другими словами, она не должна ставить себе в заслугу благословение сыновьями, тогда как другие женщины, возможно, бездетны. Она выступает всего лишь инструментом исполнения воли богов, которые предопределили плодоносность человека и предписали ему размножаться. Мать должна быть благодарна за то, что она избрана для выполнения этой роли, которая сопровождается горечью и радостью, болью и восторгом — возможно, столь же важной, как и любая другая роль, что может выпасть на долю женщины. Но так как ребенок не является ее личным творением, то она не может претендовать на владение им. Он и она связаны теснейшими из биологических уз, которые обычно служат основой единственной в своем роде духовной близости; но и мать и сын должны освободиться от этой бессознательной инстинктивной привязанности, разграничив человеческую мать и присущий ей архетипический образ. Каждая женщина, способная удержать в сознании древний хладнокровный аспект материнского инстинкта вместе с его мягким и благожелательным аспектом и примирить их друг с другом не только в мыслях, но и в фактической реальности, на шаг опережает культуру своих современниц. Она свершила творческий акт; ибо она переступила границы сознания того поколения, в котором родилась. Она выступает первооткрывателем новой, более культурной позиции, когда индивид освобождается от. непреодолимой власти слепого материнского инстинкта и становится способным истинно любить объект.